Стекольщик засиял. Ему было никак не больше тридцати двух, либо он просто умел очень хорошо себя держать. Глаза его были ярко-серыми, с прищуром, волосы и брови чёрные, а губы тонкие и розовые, как у женщины.
- Как мило, – воскликнул он. – Как мило это от вас услышать! У меня… у меня даже нет слов!
Стекольщик замолк, Ривелсея же стояла и улыбалась милой и очаровательной детской улыбкой, полной абсолютной искренности, в которой нереально усомниться, и нет никакого прощения тому, кто это сделает.
- Я так люблю синий цвет, – сказала она, осторожно беря с полки приглянувшуюся ей уже чашечку. – Он напоминает мне о детстве. Эта чашка такая красивая, кажется, что цветы на ней – живые и даже пахнут.
- Какая? – спросил Стекольщик, ловко выхватывая у неё чашку. – Вот эта? Отлично, это так называемое «тенистое стекло», его делают на юге, в посёлке Серые Тени. Это – самое лучшее, что у меня есть. Изящной работы, очень тонкая, прекрасная и приятная вещь.
- И хрупкая, – сказала Ривелсея, – как всё прекрасное, что только есть на этом свете.
Стекольщик всплеснул руками.
- Что делать, что делать. Но у вас несомненный и изысканный вкус, редко кто заходит сюда и сразу среди множества стоящих здесь предметов выбирает что-то столь совершенное.
- Неужели? – спросила Ривелсея. – Как я заметила, однако, мало кто вообще сюда заходит, а почему, я не понимаю. Ведь здесь так красиво и хорошо.
По всей видимости, это она сказала, вспомнив, зачем сюда пришла: ведение разговоров о прекрасном и о разных видах стекла не являлось её основной миссией.
Лицо Дейвиса подёрнулось холодной дымкой.
- Да, – ответил он. – Мало кто заходит, и я разоряюсь и беднею. Неприятно мне об этом говорить, путешественница, очень неприятно. И не лучше ли вам кого другого спросить об этом происшествии. Мне слишком тяжело об этом вспоминать.
- Других нет никакого толку спрашивать, – рассудительно сказала девушка. – Такого наплетут, что мне и фантазии не хватит в это поверить. Того, что мне говорили, просто не могло быть.
- Конечно! Конечно, ведь мало что я разоряюсь, так я знаю, какие вещи про меня говорят и что возводят, они из меня урода какого-то, чудовище сделали! Я в Анрельте вообще самый безобидный и законопослушный человек, только лгут на меня всегда очень много и неправду. С этим я ничего сделать не могу! Знаю, знаю я, что говорят и что рассказывают. Да и ты знаешь. Не успела приехать, а уже наслушалась всякого вздора и напраслины. Ведь так?
- Так, – кивнула Ривелсея, делая как можно более непосредственное и невинное лицо. – Несколько часов в вашем городе, мы недавно с одним моим знакомым зерно на склад привезли, а я уже всякого наслушалась – и про вас, и про то, как один торговец в Келироне краску утопил, так вся вода потом красная была… Ужас просто!
Стекольщик смотрел хмуро, и неизвестно, какие мысли копошились сейчас в его сознании. Однако через пару минут молчания он устремил на Ривелсею взгляд своих серых глаз, правдивых и чистых, как вода на дне заброшенного колодца в ненастную полночь, и сказал голосом, какой можно было принять за доверительный и искренний, если забыть про личность говорившего:
- Гостья, Рито́ла я не убивал и никогда и ни за что не смог бы его убить, это был человек, которому я доверял всё, мой ближайший друг. Мой единственный ближайший друг.
Ривелсея, сколь смогла скорбно, потупила глаза.
- Простите меня, Дейвис, – сказала она. – Мне не хотелось вас огорчать и добавлять меру к мерам вашей печали. Я понимаю и уверена, что вы не способны на такое. Человек хороший, я считаю, вообще не может, никак не может лишить жизни человека. Это немыслимо и нереально.
Дейвис посмотрел на Ривелсею как-то туманно, но уже дружелюбно.
- Спасибо за то, что утешаешь меня, прекрасная странница. Мне очень тяжело, однако ж никто не хочет меня теперь поддержать. И сейчас, – Стекольщик быстро обернулся по сторонам, убеждаясь, видимо, в том, что количество присутствующих в лавке исчерпывается двумя, и в словах его появился вдруг некий жар, развеявший холодность и сумрак его лица и речей, – я точно скажу тебе, девушка, и только тебе, что убийцы Ритола не останутся без наказания, в этом теперь заключена часть смысла моей жизни. Я покажу всем, что я не убийца и что своему другу я верен и сейчас. Мы ещё посмотрим, чем всё это закончится, будь уверена!
Шёпот Стекольщика на этом прервался, и Ривелсея воскликнула голосом взволнованным и очень громко:
- Но кто, кто мог это сделать? Вы знаете?
Стекольщик посмотрел на неё с прищуром и сверкнувшей на секунду в глазах искрой хитрости.
- Мне невозможно объяснить тебе это, девушка, – промолвил он. – Никак невозможно, хотя и хотелось бы мне это, быть может.
- Но почему же? Почему? – спросила Ривелсея.
- Потому что ты в Анрельте первый раз, – сказал Стекольщик, – и ты не можешь, я думаю, никак знать человека по имени Теро́н, который является главным в не очень любящем день посольстве.
- Посольстве? Каком Посольстве?
- Чашечку эту продам я тебе за полцены, за три золотых монеты всего, – сказал Стекольщик во много раз громче, чем говорил до этого. – Говорят, что любой напиток в изделиях из этого стекла дольше сохраняется горячим и приобретает слабый запах того цветка, который изображён на нём. Хотя, скорее, это всё-таки воображение, но чашка неплохая.
- Кто такой Терон? – спросила Ривелсея в лоб.
- А что, говорю же я: время такое, что никто не покупает у меня посуду, и я всё разоряюсь и беднею, – горько сказал Стекольщик. – Беднею и беднею, разоряюсь и разоряюсь, беднею, и совершенно уже вскоре буду я бедным и без денег совсем.
- Ладно, поможем вашей торговле, чем сможем, – сказала Ривелсея, кладя в руку Дейвиса три монеты и забирая чашку, уже завёрнутую в какую-то зелёную материю. – Спасибо вам большое за чашку и за приятное общение. Я ещё зайду, я думаю, перед тем, как уезжать из Анрельта.
- Я уверен, абсолютно уверен в этом, – сказал Стекольщик. И добавил, поясняя, – ведь как же можно без хорошей посуды-то жить?
Глава 15
Выйдя из лавки, Ривелсея быстрым шагом, вернув на лицо задумчивое выражение, за полчаса вернулась к Адесту и, поскольку того не было дома, стала ждать его возвращения.
Адест вернулся очень поздно. Он ходил к приятелю по каким-то делам, которые сложились, по всей вероятности, не весьма удачно, отчего и настроение его, явно запечатлённое на лице, было не вполне хорошим. Он громко и шумно поднялся по лестнице, скрипя по ступеням и хлопая дверью, и через минуту раздался его голос:
- Сайя, принеси поесть! И захвати вина с полки и хлеба!
- Что случилось-то? – спросила Сайя. Ривелсея полчаса сидела в своём помещении внизу и была вынуждена слушать, как Адест громко и раздражённо рассказывал, что кого-то обманули при покупке лошадей, кого-то заставили кому-то этих лошадей вернуть, и теперь он, Адест, будет должен договариваться насчёт поездки и продажи с другим человеком и платить ему деньги за овёс. Выслушав всю эту историю, Ривелсея, убедившись, что накал страстей уже стал спадать, тихо поднялась наверх и, загородив на полсекунды тусклую коптящую лампу своей тенью, возникла в комнате.
Адест хлебал что-то из тарелки и потягивал из кружки вино маленькими глотками. Узрев Ривелсею, он полуприветливо ей кивнул и продолжил ужинать. Она приблизилась и села на свободный стул, возможно ближе к нему. Тучи за окном собирались в дождь, и оттого было сумрачно и темно.
- Как дела? – спросил Адест, откусывая мясо и протягивая руку за хлебом. Было видно, что ответ на данный вопрос интересует его не в столь высокой степени, как те проблемы, о которых он рассказывал минуту назад, но уважение ратлеру выказать он хотел и по мере возможности пытался.
- Я успела приобрести чашку тенистого стекла и немного пообщаться с продавцом. Скрытности ему не занимать, да и хитрости, конечно, тоже. Сложная работа.
Адест шумно хлебнул из кружки.
- Но ратлерский клан, конечно, как всегда, не подкачал и перехитрил всё-таки старого хитреца, так? – спросил он.
- Стараемся, – ответила Ривелсея с мягкой улыбкой. – Но он всё равно не захотел открыться полностью. Вы знаете Терона? – спросила она тихо.