— Я такого не писал!
— Но я же прочел! Ты гораздо талантливее, чем думаешь. У тебя чудесный дар вызывать ощущение чего-то неуловимого. Возьми Марка за руку и постарайся объяснить ему все это. Скрытое лицо! Вот что он должен заснять. Скрытое лицо этой девушки. Старый чердак, призрачная лестница, коридоры, кишащие вампирами… Я хочу, чтобы все это было между строк. Мне нужен астральный элемент, понимаешь?
Я понимал. И прежде всего понимал, что снова увижу Терезу. «Завтра в это время я буду с тобой, с тобой, с тобой…» — эта мысль долго крутилась у меня в голове. Можно продумать дело до мелочей, оценить различные возможности, потом вдруг — стоп! — и нет ничего, кроме абсолютной Пустоты. «Так, может, это и есть любовь», — продолжал я свою околесицу, покидая издательскую контору. Во всяком случае, спорить с Берни было совершенно бессмысленно.
Глава 5
Мне нравилось, что Марк говорил, только когда его спрашивали. Он еще тут, а вы уже забыли о нем. Через плечо перекинуты две камеры: «Хассельблад» для цветной съемки, «Контафлекс» — для черно-белой. И всегда под рукой черная сумка с линзами. Марк часами протирал их носовым платком, дышал на них и смотрел на свет: не осталось ли отпечатков пальцев или пылинок — лишь затем, чтобы засунуть линзы обратно в сумку. Он всегда бродил где-то поблизости, и то тут, то там слышалось щелканье затвора. Можно было внезапно обнаружить его застывшим в какой-нибудь необычной позе, например, лежащим на спине прямо у твоих ног. Тонкие губы, длинный нос, очень выразительные серые глаза и длинные с проседью волосы делали Марка красивым и загадочным. То ли ему было все до лампочки, то ли, наоборот; он воспринимал все ужасно серьезно, и внешнее безразличие лишь скрывало огромную сосредоточенность — я никогда не мог понять.
После трех пересадок мы наконец добрались до места. Было девять утра.
В этом глухом городе станция была пустынна, как и все остальное, и от станции шла длинная липовая аллея. Кроны деревьев смыкались, образуя сплошной зеленый свод. Прекрасная картина.
— Значит, вы вернулись? — сказал хозяин гостиницы. — Надолго останетесь? У нас свадьба в конце недели. С пятницы все будет забито.
Я сказал, что мы останемся на два дня, и он дал нам двухместный номер. Едва мы очутились в комнате, Марк занял позицию у окна и начал снимать собор. Потом он спросил, не могли бы мы выйти и взглянуть на этот собор под другим углом.
— Мы приехали не для того, чтобы фотографировать собор, — сказал я.
— Он очень красив.
— Таких не меньше пятисот во Франции.
— Расскажи, в чем тут дело, Серджио. — Он всегда называл меня «Серджио». — Берни почти ничего не объяснил. Какая у тебя цель?
— Не знаю.
— Берни говорил что-то о девушке, которая живет одна в большом доме. И это вся история?
— Более-менее.
— И что в ней особенного, в этой девушке?
— Очень хорошенькая.
— Во Франции пять миллионов хорошеньких девушек.
— Идея Берни, не моя, в том, что девушка, город и… окружающая обстановка — все это связано воедино.
— Некая картина Франции, так?
— Не совсем. В здешних краях есть волшебные источники, колдуны, легенды…
— И ты хочешь, чтобы я снимал легенды?
— Три тысячи жителей, — прочитал я вслух, открыв путеводитель. — Средняя высота сто семьдесят четыре фута. Отдельные холмы достигают пятисот девяти футов. В ясную погоду можно видеть Пиренеи, которые находятся в сорока восьми милях отсюда. Главный источник дохода сельское хозяйство. Фруктовые сады. Сосновые леса. Незначительные остатки архитектуры римского владычества. Развалины средневековых укреплений. Нормандские вторжения в девятом и десятых веках. Испанское вторжение в шестнадцатом веке.
— И что дальше?
— Все.
— Но зачем конкретно ты приехал, Серджио? В чем твоя идея?
— Идея в том, что у здешних ящериц женские тела, а луна на самом деле из зеленого сыра.
— Нет, серьезно.
— Я знаю не больше твоего.
— С чего же мы начнем?
— С начала. Берни интересует девушка.
— А тебя?
— Меня тоже.
Мы нашли ее во фруктовом саду — в клетчатой рубашке, бежевой юбке, зеленом шифоновом шарфе. Птицы устроила вокруг нее адский шум. Тереза срывала листья латука.
Она выпрямилась. Ее фигура отбрасывала колеблющуюся косую тень. Марк начал снимать с выдержкой 1/28, но перешел на 1/135, когда мы подошли ближе.
— Что случилось? — спросила она, глядя на него. С Терезой — как я мог забыть? — все было не так, как со всеми. Она не проявила ни малейшего интереса к ответу на мой вопрос (Мой приятель хочет сделать несколько снимков для газеты, кое-какая дополнительная информация, если не возражаешь. Разве я не обещал, что мы скоро снова увидимся? Но ты, кажется, не очень рада? Я, конечно был…) и, указав на плодовое дерево, объявила:
— У нас будут вишни в сентябре. Только тут она впервые взглянула на меня и улыбнулась — Марк за моей спиной снимал уже при 1/250.
— Я ждала тебя, — сказала она. — Мне приснился сон прошлой ночью.
Она взяла меня под руку, и мы стали бродить по полянам.
«Этого не надо, — говорил мой взгляд Марку, — Вырежь сцену встречи трагических любовников во втором акте, когда они гуляют, не подозревая, что их ожидает скорая смерть».
Между тем Тереза рассказывала свой сон. В город прилетели птицы. Их вожак разыскал мэра и сообщил, что они намерены расположиться на ночлег в сквере; пусть каждый житель принесет веточку, щепку или кусок проволоки для постройки гнезда. Птицы очень устали после дневного перелета и не могут собирать все это сами в такой поздний час. И так далее.
— Тогда я выбрала самую лучшую ветку в саду и пошла к скверу. Но когда я проходила мимо большого магазина, у меня возникла идея. Я зашла и спросила, где у них игрушки для птиц.
Марк перестал снимать и шел рядом с нами. Я поймал его взгляд, словно говоривший: «То ли еще будет».
— И все игрушки для птиц появились на витрине, — продолжала Тереза, сорвав ветку с дерева. Я решил играть в ее игру.
— И на что были похожи эти игрушки для птиц?
— Всех форм и всех цветов, как их песни.
— Но причем тут мое возвращение?
— Подожди.
Она говорила серьезно, почти торжественно. Звуки ее голоса накатывались волнами — и такими же волнами колыхалась рожь, через которую мы теперь шли, стараясь не топтать колосьев.
— Когда я пришла к скверу, там уже было построено огромное гнездо — от собора до гостиницы. Все птицы сидели внутри, и вдруг одна из них подлетела ко мне. Она была такая большая, темная, очень красивая, и я дала ей игрушку.
— Как у тебя со стариком Фрейдом? — поинтересовался я.
— Подожди… После этого был какой-то провал. А потом я осталась в сквере одна. Рассвело. Птицы уже улетели. И мне хотелось только попасть в гнездо. Я знала, что это запрещено и даже приведет к несчастью, но не могла устоять. И когда я оказалась в самой глубине гнезда, оно стало медленно-медленно закрываться надо мной. Тогда я позвала на помощь ту птицу…
— Ту, которой вы дали игрушку? — вежливо осведомился Марк.
— Да.
— И он пришел, этот тип? — спросил я.
— Да. Ты пришел.
— У нее не все дома, — сказал Марк вечером за обедом. Как мы провели день? Я ни о чем не думал… Огромные клочья чистого неба плыли над нашими головами, когда мы гуляли под палящим солнцем. От ее тела исходил запах теплого нетерпеливого животного. Мы остановились в прохладной тени у ручья. Глубокая зелень листвы отражалась в глазах Терезы. Она присела на корень дерева, в ней чувствовалась какая-то скрытая, бесцельно накопленная сила. Когда мы пересекали небольшой перелесок, ее голая рука защищала меня от веток, и я ловил эту руку, целовал кончики пальцев и задавал себе абсурдный вопрос: виноват ли я в том, что мне так хорошо?
Когда я вернулся в сад в дремотной тишине полудня, ленча в программе не было, — судя по всему, собиралась гроза. Марк с довольным видом начищал свои фильтры, надеясь пополнить коллекцию живописных картин неба. Потом — Бог знает, говорили мы о чем-то или нет — солнце опять вернулось на небо, а я не заметил, как это произошло, и в саду засмеялись птицы. Позднее, когда последний луч солнца медленно покинул лужайку, небо внезапно стало темно-синим. Я уловил едва ощутимый запах оранжереи, — перегной, торф, черви, копошившиеся среди гниющих листьев, — невдалеке прошел садовник Фу, прижимая к груди целую охапку горшков с дрожавшими цветами. И лето словно превратилось в зиму.