Мама теперь спала на полу в комнатке Питера. Спала… Это неверно сказано. Она мучалась, а не спала. Поднимаясь каждый час она ходила обмывала тело отца Питера и меняла тряпки под ним. Отец сильно потел, но кроме желтых, словно гноистых следов пота на тряпках, сваленных в кучу у дверей, Питер видел и бурые следы вскрывшихся гнойников. Он представлял себе, как выглядит тело отца и еле сдерживал спазмы в желудке. Ему было страшно и горько от бессилия, что-либо сделать или изменить.
Мать не пускала Питера в комнату отца. Она говорила, что если она заразится и умрет на то воля божья. Ведь давно еще до рождения Питера она обещала пред богом быть с мужем и в бедах и в радости. Мальчик все понимал, но от мыслей, что и мама может заболеть, ему становилось совсем плохо. Он прижимался к маминому животу и всхлипывал, пока она успокаивающе гладила его по волосам.
…Врач приходил и этой ночью, прячась во тьме, словно лихой человек. Он еще раз осмотрел отца и заявил, что тому осталось от силы сутки, двое. Потребовал, чтобы мать не рассказывала никому, что он приходил осматривать больного. Типа не знал об этом никто, горько усмехался мальчик, вспоминая, как тарабанил в дверь счетовода. Мама обещала и что не расскажет никому и что, как муж скончается, немедленно позовет стражу или отца Марка.
И пока мальчик смотрел, как пастор увещевает горожан, там, в доме, медленно и мучительно умирал его отец. Мысли об этом ужасе заставили Питера развернуться и последовать за теми, кто уже отступал от ворот. Люди шли, переругиваясь и отчего-то кляня пастора. Сам Питер вдруг понял что к священнику не испытывает ничего плохого. Если это сделано чтобы никто так больше не страдал как его отец, то может это правильно? Но взрослые что возвращались по домам считали поступок отца Марка почти что подлостью. Они говорили о том, что Черная смерть пришла извне и открыт город или закрыт ничего не изменит. Только люди будут страдать. Кто-то, правда, не бранился на пастора, но громко жалел, что раньше не уехал или не ушел, пока только пугающие слухи по городу ходили. Надо было бежать, твердили они, считая, что упустили свой шанс.
Шедший за ними мальчик кривился от таких разговоров. Он сам знал как легко и быстро можно было сбежать из города в любое время. И не понимал, почему взрослые так сокрушаются о закрытых воротах.
Проходя мимо баронского дома, Питер с горечью заглянул поверх каменной стены в чуть видные окна баронессы. Ставни были закрыты. Его принцесса укатила в карете рано поутру в компании старой гувернантки и служанок. Отец Ингрид скакал следом с десятком стражи и с такой веселой улыбкой, словно на охоту он выехал. Он кивал встречным редким горожанам, когда они кланялись ему, и всем видом показывал что не страх гонит его прочь из города, но что-то другое.
Мальчика естественно с собой барон и не подумал брать. Дворецкий по отъезду господина рассчитался с прислугой и велел всем кроме поварят, что обязаны были кормить пастора и стражу до особого распоряжения в доме барона не появляться. Даже с мальчиком честно рассчитались двумя медяками, но отправили домой, после того как один из поварят сказал, что им помощник будет не нужен. Как же Питер разозлился на этого молодого парня. Ему стоило всего слово сказать, и Питер бы продолжал работать, получая такие нужные его семье гроши. Злой и расстроенный мальчик пошел слоняться по улицам, пока не повстречал гордо шествующего пастора со своей страшной ношей.
Теперь ему надо было показаться дома. Отдать деньги матери и расстроить ее еще больше тем, что теперь у него нет работы. От тоски и безысходности даже выть захотелось. Реветь навзрыд. Но мальчик только всхлипывал, упрямо выставив лоб вперед, и шел домой.
А дома… А дома мама вся в слезах обняла сына и сказала, что папа скончался. И стало вдруг так все равно… и на деньги, зажатые во взмокшей ладошке и на то, что без работы сына им с матерью скоро придется голодать. Они плакали навзрыд стоя в темном проходе между двумя маленькими комнатками и кажется, не собирались останавливаться. Словно вот этот плач и был всем, что оставалось им в жизни.
3.
Когда отец Марк закончил благословлять каждого из стражников у ворот, солнце взошло уже в зенит, и пастор в сопровождении двух охранников направился в баронский дом, где теперь бала его резиденция. Во дворе под седлом стояли лошади стражи. Отдельного отряда легкой кавалерии, чтобы можно было быстро предотвращать беспорядки в городе и нагонять беглецов улизнувших из него. Самих кавалеристов видно не было. Они со своим капитаном в зале для упражнений и танцев получали последние наставления как себя вести с зараженными, как избегать контакта с ними и что делать с телами, если похоронные команды не поспевают на место. Отец Марк, не задерживаясь, поднялся в баронскую библиотеку, где основал себе кабинет и приступил к составлению указаний бургомистру. Трусливый провинциальный дворянчик – бургомистр, непонятно как выбранный на эту должность городским собранием, в своей тяге к стяжательству и в желании угодить абсолютно всем, мог наворотить дел больших, чем сама Черная Смерть. К примеру, было достоверно известно, что он за мзду готовил побег из города богатым семьям. И даже наглец пытался убедить подписать барона подорожные. Отец Марк лично видел у одного из тех, кто желал вырваться из города отметины Черной Смерти. Приказать его убить пастор не мог, а капитан стражи не решался. Слишком уж богатой была та семья и далеко не факт что они не пожелали бы отомстить. Сами или через наемных убийц. Но и вырваться таким было нельзя позволить.