– Так ты тоже болен!? – спросил он сверху сквозь смех. – Ну что же, значит, скоро ты предстанешь и сам перед Спасителем. Но я не могу отказать се6е в удовольствии. Лейтенант! Ты обвиняешься в измене королю и Стране! И именем короля, я, Андре Норре, полномочный поверенный в делах короны. Его посланник в вашем городе! Приговариваю тебя к смерти!
Пистолет уже был у него в руке. Он легко навел оружие на лейтенанта, и толпа шарахнулась в стороны от уже больного ренегата. Эхо выстрела еще носилось под потолком, лейтенант еще валился на пол сраженный на повал прямо в лоб большой тяжелой пулей, люди забрызганные кровью и осколками затылочной части черепа лейтенанта еще визжали, а сам Андре Норре уже стоял внизу рядом с пастором и отряхивался после не сильно удачного падения.
– Дело сделано. – Сказал Андре, и неподобающе схватив пастора потянул его за собой.
Именно там возле церкви они столкнулись с двумя предателями стражниками спешивших верхом поучаствовать в казне сопротивляющихся. Им не повезло. Впрочем, как и клинку врача, что сломался прямо в теле стражника. Клинок, оружие, это всего лишь инструменты. И как любые инструменты у них есть срок жизни и пользы. Клинок врача покинул мир, но успел подарить своему хозяину жизнь и лошадь.
Дальше они скакали к воротам города, ведомые лишь надеждой, что безумцы открыли их. Но ворота были все так же заперты, только стражу у них несли горожане. Завидев всадников, они обрадовались и стали требовать новостей. Поймали ли пастора? Убили ли врача? Со злости Андре Норре разрядил второй пистолет в того, кто показался ему старшим в этой банде у ворот.
И они поскакали дальше. Чувство безысходности напомнило пастору о том, как смог сбежать мальчик. Не мешка ни секунды он погнал коня к дому его доброй прихожанки Фрейлих.
Андре Норре уловив чувство момента и уяснив, что пастор знает, что надо делать, поспешил за ним. Они были не слабее мальчика взобравшегося на козырек. Они были просто неуклюжи. И их, разумеется, заметили вставшие на стражу на стене горожане. И тогда пастор в полной мере испытал то, что чувствовал Питер, когда словно загнанный зверек не знал куда деться.
Им было очень страшно прыгать в темноту и неизвестность. Но они не считали себя трусливее сопляка, который уже это сделал. И они прыгнули…
Пастор остановился и обессилено сел на песок.
– Андре, друг мой. Спешите дальше. Мне же нужен отдых. Если по нашим следам идут эти безумцы они отвлекутся от меня и вы сможете спастись. Если же нет, то я нагоню вас или как мы и говорили, встретимся в замке барона на озере.
– Вы несете вздор, баронет! Я никогда не объясню ни барону, ни королю как моя честь позволила вас бросить одного и в беде.
– Андре… поверьте, так будет лучше.
– Да я-то вам верю! – легко признался склонившийся над пастором врач. – Только это никак не отразится ни на моей совести на мнении окружающих обо мне… – он помог подняться пастору и повел его дальше: – Ведь у меня, как и у вас, баронет, кроме чести ничего нет. И вряд ли будет. Имение дано королем за службу. Жена умерла не оставив мне ни дочери ни сына. На всем свете меня может быть ждет только мой незаконнорожденный сын. Я его пристроил в пажеский корпус в столице. Надеюсь, станет человеком… Я вас не утомляю разговорами? А, баронет?
– Ничего, Андре… мне даже начинает казаться, что мы не бежим от озверелого люда, но просто с вами на прогулке.
Коротко гоготнув, Андре все-таки замолчал.
2.
Суматоха, поднявшаяся в замке, когда в него добрались пастор и врач откровенно напугали и Питера и баронессу. Они спрятались на самой высокой башне и оттуда смотрели, что происходит во дворе. Барон страшно ругался, стражники, выстроенные верхом на своих лошадях, получали последние указания от него. Во все концы своей земли рассылал барон страшную весть, что его город взбунтовался. Вся стража по другим селениям и дорогам должна была немедленно спешить к его замку на озере, что бы соединиться с ним и вместе ударить по обезумевшей черни.
А напротив них майор гвардии и этот странный врач наперебой объясняли свои задачи шеренге гвардейцев. Почти десяток верховых майор посылал на дороги и тропинки к городу, чтобы знать двинется ли куда восставшая масса или они останутся в своем городе подыхать, как им и следовало сделать. Во всем замке не суетились, казалось только Питер и баронесса, напуганные и ждущие чего-то очень плохого, и господин пастор. Который как теперь все понимали, больше не был божьим слугой. Барон от щедрот своих одел его в свое не самое плохое платье. Отдал свою любимую перевязь для шпаги, хоть и не украшенную камнями, но отделанную искусно золотой нитью. Подобрал хорошие добротные сапоги. Пусть старые, но от этого не ставшими ни грубыми, ни ветхими. И в завершении преподнес так много пережившему и сделавшему отцу Марку шляпу с серебряной бляхой и одну из своих лучших шпаг, взамен утерянной в городе.