И он едва заметно вздрогнул.
Молодая женщина все еще сердито хмурилась.
— И ты готов отправиться дальше, бросив одного из наших братьев без молитвы и без погребения?
Голос ее звучал резко и гневно.
Брат Торон пожал плечами. Он явно испугался и являл собой зрелище жалкое. Тогда женщина повернулась к другим спутникам.
— Дайте мне нож, — сказала она и пояснила: — Надо перерезать веревку и положить брата нашего на землю. Наш долг — помолиться за упокой его души и похоронить по-христиански.
Остальные растерянно переглянулись.
— А может, брат Торон все-таки прав, — смущенно проговорила вторая женщина — молодая, большетелая, тяжело и неловко сидящая на лошади. — В конце концов, он ведь знает эту страну. Да и я тоже знаю. Или не я прожила здесь пленницей несколько зим, будучи взятой в заложницы из земли Круитне? Лучше бы нам поскорее уйти отсюда и укрыться в Стренескальке. Там мы доложим настоятельнице об этом злодеянии. Она и решит, что следует с этим делать.
Сестра Фидельма поджала губы и раздраженно вздохнула.
— Мы должны удовлетворить хотя бы духовную нужду нашего покойного брата, сестра Гвид, — кротко возразила она. Потом, помолчав, повторила: — У кого-нибудь есть нож?
Один из мужчин нерешительно приблизился к ней и протянул короткий нож.
Сестра Фидельма взяла его, спешилась и подошла к телу, висящему на веревке, привязанной к низкой ветке. Она уже подняла лезвие, чтобы перерезать веревку, как вдруг внезапный крик заставил ее резко обернуться.
Из леса по ту сторону дороги показалось с полдюжины пеших мужчин. Ими предводительствовал всадник — дюжий мужчина с длинными неопрятными волосами, которые выбивались из-под блестящего бронзового шлема, смешиваясь с длинной густой черной бородой. Грудь его покрывал сверкающий панцирь, и в человеке этом чувствовалась властность. Люди, толпившиеся позади него, были вооружены самым разнообразным оружием, в основном дубинками, и луки уже были натянуты — оставалось только спустить стрелу.
Сестра Фидельма не понимала, что кричат эти люди, но, очевидно, они что-то приказывают, и нетрудно предположить, что именно: ей велят отказаться от ее намерения.
Она взглянула на брата Торона, который явно приготовился к худшему.
— Что это за люди?
— Саксы, сестра.
Сестра Фидельма нетерпеливо взмахнула рукой.
— Я и сама вижу, что саксы. Но мое знание саксонского языка несовершенно. Ты должен поговорить с ними и выяснить, кто они такие и что им известно об этом убийстве.
Брат Торон повернул своего мула и, запинаясь, что-то прокричал предводителю.
Дюжий человек в шлеме ухмыльнулся и сплюнул, а потом разразился потоком слов.
— Он говорит, что его зовут Вульфрик из Фрихопа, что он тан Альфрита, короля Дейры, и это его земля. Его замок вон за теми деревьями.
Судя по голосу и торопливости речи, брат Торон совсем перепугался.
— Спроси у него, что это означает, — велела сестра Фидельма холодно и властно, указав на висящее тело.
Воин-сакс подъехал ближе и окинул брата Торона любопытным хмурым взглядом. Близко посаженными глазами и лукавством в них он напомнил Фидельме хитрую лисицу. Когда Торон нерешительно заговорил, всадник кивнул и ответил, снова сплюнув на землю.
— Это означает, что брат был казнен, — перевел Торон.
— Казнен? — Фидельма сдвинула брови. — По какому праву этот человек смеет казнить монаха с Ионы?
— Не с Ионы. Это монах-нортумбриец из монастыря на островах Фарн.
Сестра Фидельма закусила губу.
Она знала, что епископ Нортумбрии Колман был также настоятелем Линдисфарна и что этот монастырь был опорою церкви в этом королевстве.
— Его имя? Как звали этого брата? — осведомилась Фидельма. — И какое преступление он совершил?
Вульфрик красноречиво пожал плечами.
— Его мать, верно, знала его имя, — и его Бог. Я же не знаю.
— По какому закону он был казнен? — не отставала она, стараясь не дать воли своему возмущению.
Воин по имени Вульфрик подъехал совсем близко к молодой монахине. Он навис над ней, склонившись в седле. Она сморщила нос от дурного дыхания из его рта и увидев его гнилые зубы, когда он ухмыльнулся в ответ на ее слова. На него явно произвело впечатление, что женщина, и к тому же столь молодая, не боится ни его самого, ни его спутников. Он положил руки на луку седла и ухмыльнулся, глядя на покачивающееся тело. Глаза у него затуманились.