К их удивлению, с котелком в руках явилась сестра Гвид.
— Что ты здесь делаешь, Гвид? — спросила Фидельма.
Неуклюжая сестра грустно улыбнулась.
— Поскольку мой греческий больше никому не нужен, я нашла себе занятие на кухне, до тех пор, пока я не решу, что мне делать дальше. Думаю, когда синод закончится, я присоединюсь к тем, кто возвращается в Дал Риад, и, может быть, отправлюсь обратно на Иону. — Она протянула Эадульфу котелок. — Еще что-нибудь нужно?
Эадульф покачал головой.
Сестра Гвид вернулась к оставленному занятию на другом конце кухни.
— Бедная девушка, — тихо сказала Фидельма. — Мне ее жаль. Она тяжело переживает смерть Этайн.
— Жалеть будешь потом, — с упреком откликнулся Эадульф. — Сейчас же мы должны сделать все, что можем, чтобы остановить заразу.
Он начал кипятить воду и готовить свои травы, а Фидельма с интересом наблюдала за ним, пока он помешивал зелье в котелке.
— Ты что, серьезно считаешь, что этой травой можно защититься от желтой чумы?
Вопрос вызвал у Эадульфа раздражение.
— Это может помочь.
Она прикусила язык, а Эадульф, приготовив отвар, перелил его в большой глиняный кувшин. Потом наполнил две глиняных кружки и подал одну Фидельме, а другую поднял, как бы провозглашая тост.
Фидельма улыбнулась и поднесла питье к губам. Вкус был отвратительный, и это отразилось на ее лице.
— Сие есть снадобье древнее. — И Эадульф обезоруживающе усмехнулся.
Фидельма грустно ответила ему улыбкой на улыбку.
— И поныне живое, — откликнулась она. — Но давай поскорее уйдем отсюда и прогуляемся по галерее. От кухонных запахов у меня голова разболелась.
— Прекрасно, но первым делом мы отнесем кувшин с питьем в твою келью. — А когда они оставили кувшин в ее келье и вернулись в тишину галереи, добавил серьезно: — Ты должна выпивать кружку настоя каждый вечер перед сном. Кувшина хватит на неделю.
— Ты научился этому в лекарской школе в Туайм Брекане? — спросила она.
Эадульф кивнул.
— Я многому учился в твоей стране, Фидельма. В Туайм Брекане я стал очевидцем таких дел, каковые считал невозможными. Я видел, как целители вскрывают черепа мужчин и женщин и удаляют опухоли, и эти мужчины и женщины остаются в живых.
Фидельма неопределенно скривилась.
— Школа в Туайм Брекане славится по всему свету. О великом Бракане Мак Финдлоге, враче, который учредил эту школу два столетия назад, до сих пор говорят с благоговением. Ты хотел стать врачом?
— Нет. — Эадульф покачал головой. — Я искал знаний, любых знаний. В моей стране я был сыном наследственного герефы, местного судьи, но я хотел знать больше. Я хотел знать все. Я пытался собирать знания, как пчела собирает нектар, перелетая с одного цветка на другой, но нигде не задерживаясь надолго. Мои познания не глубоки, но я понемногу знаю о многом. Иногда это бывает полезно.
— Иногда это очень полезно, — согласилась Фидельма. — Особенно если стремишься к истине. Узкое знание порою ослепляет человека не менее, чем невежество.
Эадульф усмехнулся своей короткой мальчишеской усмешкой.
— Но ты-то сама, сестра Фидельма, ты ведь знаешь одно — закон. Закон твоей страны.
— В наших церковных школах от ученика требуют и общих познаний, иначе ему никогда не достигнуть высокой ступени.
— Ты — анрад. Я знаю, что это переводится как «благородная река», и титул сей одной лишь ступенью ниже наивысшего в твоей стране. Но что это означает?
Фидельма улыбнулась.
— Анрад означает, что человек обучался по меньшей мере восемь лет, но чаще всего — девять, и стал мастером своего дела, а также имеет познания в поэзии, литературе, истории и многих других вещах.
Эадульф вздохнул.
— Увы, у нас нет таких школ, как у вас. Только со времени принятия христианского учения и основания монастырей у нас начали учиться — и то всего лишь читать и писать.
— Лучше поздно, чем никогда.
Эадульф хмыкнул.
— Верно сказано, сестра Фидельма. Вот почему у меня столь ненасытная жажда знаний.
Он замолчал. Они посидели некоторое время в молчании. Странно, но Фидельме показалось, что молчание это не было неловким. То было товарищеское молчание. И вдруг она осознала то чувство, которое испытывает к нему. Они — товарищи по несчастью. Она улыбнулась, радуясь тому, что хаос, царивший у нее в мыслях, исчез.