Фидельма услышала чей-то тихий стон, доносящийся из глубины длинного темного хода. Она заморгала и попыталась сосредоточиться. Тьма отступила, стало светлее. И тогда она поняла, что стонет она сама.
Лицо брата Эадульфа всплыло перед ее глазами. Осунувшееся и встревоженное лицо.
— Фидельма! Ты жива?
Она снова заморгала, и все сразу прояснилось. Она поняла, что лежит на койке в своей собственной келье. Из-за плеча Эадульфа выглядывает встревоженное лицо старой сестры смотрительницы.
— Вроде бы да, — с некоторым трудом проговорила она, чувствуя, что во рту пересохло. — Хорошо бы воды.
Сестра Ательсвит вложила ей в руку глиняную кружку. Вода была холодная и освежающая.
— Я упала, — сказала Фидельма, возвращая кружку, и сразу же поняла, что сказала глупость.
Эадульф усмехнулся с облегчением.
— Воистину так. Похоже, ты упала с табурета в винохранилище. Как ты туда попала?
И она сразу же все вспомнила. И попыталась сесть. Лежала она, совершенно одетая, на своей койке. Затылок болел.
— Сиксвульф!
Эадульф недоуменно нахмурился и спросил:
— Какое он имеет к этому отношение? Он что, напал на тебя?
Фидельма, так же недоуменно, воззрилась на Эадульфа.
— А ты что, не видел?
Эадульф покачал головой.
— Надо полагать, добрая сестра не в себе, — пробормотала сестра Ательсвит.
Фидельма схватила молодого монаха за руку.
— Сиксвульф убит. Разве ты его не видел? — повторил она.
Эадульф взглянул на нее и снова покачал головой. Сестра Ательсвит ахнула и зажала ладонью рот.
Фидельма попыталась встать с койки, но Эадульф удержал ее.
— Осторожней, твой ушиб, может быть, вовсе не пустяк.
— Я здорова, — раздраженно бросила Фидельма. — Как ты меня нашел?
Ответила сестра Ательсвит:
— Кто-то из кухонной прислуги услышал крик в погребе под кухней и спустился вниз. Ты лежала на спине рядом с бочкой. Тогда послали за мной, а я послала за братом Эадульфом, а уж он отнес тебя в твою келью.
Фидельма повернулась к Эадульфу.
— Ты заглянул в бочку? В ту, возле которой я лежала?
— Нет. Я не понимаю, о чем ты.
— Тогда ступай и посмотри. Кто-то убил Сиксвульфа. Его утопили в бочке.
Не говоря ни слова, Эадульф встал и вышел. Фидельма, раздраженно махнув рукой, отослала от себя суетящуюся сестру Ательсвит. Потом встала и подошла к столу, на котором стояла миска и кувшин с водой. Ополоснула лицо. В голове стучало.
— Не беспокойся обо мне, сестра, — сказала она, увидев, что Ательсвит все еще молча стоит в дверях. — Только помни, что без нашего позволения ты не должна никому ни единого слова говорить об этом. А все новости ты узнаешь от меня. Позже.
Уязвленная сестра Ательсвит фыркнула, прежде чем удалиться.
Фидельма с мгновение постояла. Перед глазами все плыло, так что ей пришлось снова сесть. Она принялась растирать виски кончиками пальцев.
Эадульф вернулся очень скоро. Он тяжело дышал.
— Ну? — спросила Фидельма, не дав ему сказать и слова. — Ты видел тело?
— Нет. — Эадульф покачал головой. — В бочке нет никакого тела.
Фидельма резко вздернула голову и уставилась на монаха.
— Что?
— Я осмотрел все бочки. Ни в одной не было никаких тел.
Фидельма вскочила с койки — боль в голове как рукой сняло.
— Я видела его там. Я знаю, что Сиксвульфа утопили в вине. Я это видела!
Эадульф улыбнулся успокаивающе.
— Я верю тебе, сестра. С тех пор как мы унесли тебя сюда, кто-то мог вытащить его.
Фидельма вздохнула.
— Да. Должно быть, это так.
— Ты лучше в точности расскажи мне, что случилось.
Фидельма села на кровать, потирая пульсирующий лоб — боль вернулась.
— Я говорил тебе, с этим шутки плохи, — упрекнул ее Эадульф. — Что, голова болит?
— Да, — раздосадованно вздохнула она. — А как ты думал, после такого удара?
Он сочувственно улыбнулся.
— Не волнуйся. Я схожу на кухню и приготовлю питье. Оно тебе поможет.
— Питье? Очередной яд, из тех, которые ты изучал в Туайм Брекане? — простонала она.
— Травяное снадобье, — с усмешкой успокоил ее Эадульф. — Отвар из шалфея и красного клевера. Выпьешь — и головная боль утихнет. Хотя вряд ли твое состояние настолько серьезно, коль скоро ты способна так сопротивляться. — Он вышел, но тотчас вернулся.
— Снадобье будет скоро готово. А теперь рассказывай, что случилось.
Она рассказала.
— Тебе следовало сообщить мне о встрече, прежде чем ты отправилась бродить по этим подземельям, — пожурил он Фидельму.
В дверь тихонько постучали, и вошла сестра с дымящейся глиняной кружкой.
— А вот и отвар, — усмехнулся Эадульф. — Он, может быть, нехорош на вкус, сестра, но голову твою вылечит, даю слово.
Фидельма глотнула едкое варево и скривилась.
— А ты пей поскорее — так оно будет лучше, — посоветовал Эадульф.
Фидельма скорчила ему гримасу, но последовала совету, закрыла глаза и духом выпила горячую жидкость.
— Это воистину ужасно, — сказала она, ставя кружку. — Ты постоянно заставляешь меня пить эти ядовитые пойла. Тебе, кажется, доставляет это удовольствие.
— У твоего народа, Фидельма, есть поговорка: чем горше лекарство, тем оно полезней, — ответил Эадульф самодовольно. — Итак, на чем мы остановились?..
— На Сиксвульфе. Ты говоришь, его тело исчезло? Но почему? И зачем было убивать Сиксвульфа, а потом прилагать столько усилий, чтобы спрятать труп?
— Его убили, чтобы не дать ему поговорить с тобой. Это совершенно очевидно.
— Но что такого мог сообщить мне Сиксвульф? Что-то столь важное, что ему пришлось назначить тайную встречу да еще быть убитым за это?
— Возможно, Сиксвульф узнал, кто убийца?
Фидельма села на койке и сердито стиснула зубы.
— Три убийства. Три! А мы до сих пор даже не приблизились к разгадке.
Эадульф покачал головой.
— Не согласен. Мы подошли к ней слишком близко, сестра, — сказал он с ударением.
Фидельма удивленно подняла глаза.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что если бы мы не были так близко, произошло бы только одно убийство. Два других были совершены, чтобы не дать нам добраться до сведений, которыми обладали эти убитые. Мы подошли очень близко, и убийца был вынужден действовать, пока мы еще не поняли, что стоим рядом с разгадкой.
Фидельма на минуту задумалась.
— Ты прав. У меня как-то мысли путаются. Ты совершенно прав, Эадульф.
Эадульф грустно улыбнулся.
— Кроме того, я обнаружил, что Ательнот не совсем солгал нам насчет застежки.
— Как это?
Эадульф протянул руку. На ладони у него лежала маленькая серебряная застежка, сработанная с необычайным мастерством — каждый завиток и закругленье узора были украшены эмалью и самоцветными камнями.
Фидельма взяла ее, подержала, повертела в пальцах.
— Вне всяких сомнений, это ирландская работа, — сказала она. — Где ты ее нашел?
— Когда брат Эдгар, лекарь, раздел Ательнота, чтобы осмотреть труп, мы нашли на нем маленький кошель, привязанный к телу кожаным ремешком. В кошеле же не было ничего, кроме этой застежки. Ах да, и еще клочок пергамента с какими-то греческими письменами.
— Покажи.
Эадульф, несколько смущенный, протянул ей обрывок пергамента.
— Я не настолько хорошо знаю греческий, чтобы разобраться в этом.
Глаза у Фидельмы заблестели.
— Любовные стихи. «Любовь потрясла мое сердце, точно горный ветер, который валит дубы». Коротко и просто. — Она тихонько вздохнула. — Всякий раз, когда нам кажется, что мы раскрыли тайну, она становится только глубже.
— Как же так? Ведь это проще простого. Застежка — та самая, что Этайн обронила, и которую, по словам Ательнота, он собирался ей вернуть — и не нашел, когда привел нас в свою келью, чтобы показать ее нам. Не менее очевидно, что он писал какие-то любовные стихи Этайн, дабы снискать ее милости, как сообщила нам сестра Гвид.