— Когда я могу приступить к своим обязанностям?
— Сегодня, — неловко тявкнул бывший хозяин. — И вот еще что. Забыл сказать.
У Дмитрия Максимовича двое детей. Мальчики-близнецы шести лет.
Количество детей при такой зарплате могло быть и больше. Поэтому я только мило улыбнулась.
Провожая посетителя до двери, я не удержалась и задала вопрос:
— А почему Дмитрий Максимович — Младший Буратино?
— Потому что был Буратино Старший, — как само собой разумеющееся заявил Василий Федорович.
Ну, с этим более или менее ясно.
— Так почему все-таки Буратино?
— Потому что богатенький и умненький.
Об этом тоже можно было догадаться, я тепло попрощалась с Василием Федоровичем. Мы расстались, довольные друг другом.
Закрыв дверь, я постояла в прихожей, повертела в руках визитку господина Бурмистрова и, вздохнув, набрала номер его мобильного телефона.
Крайне занятой олигарх проявил деловой подход, свел беседу до минимума и оставил все церемонии до вечера.
— Когда за вами могут подъехать? — через десять секунд спросил он.
Я растерялась.
— Часам к пяти я буду готова.
— Отлично, жду вас у себя.
Он не спросил ни адреса, ни номера телефона, но я была уверена — в пять часов перед домом будет стоять автомобиль.
Оказалось, я узко мыслила. В пять часов к подъезду подали микроавтобус «Мицубиси». Скорее всего, олигарх решил, что переезжать я буду вместе с мебелью.
Удивленный скудным багажом шофер поставил в салон чемодан, стопку книг и спросил, не забыла ли я чего.
— Все свое ношу с собой, — ответила я и села на пассажирское место.
Когда шофер ответил: «Тогда покидаем Приену» [2], я чуть из автобуса не выпала.
Прислугу господин Бурмистров подбирал тщательно. Столь близкое знакомство водителя с древнегреческими преданиями обескуражит любого.
Водитель представился Геной, тряхнул волосами, стянутыми в конский хвостик, и уверенно повел машину в потоке автомобилей. Я искоса поглядывала на худощавого парня и не переставала удивляться грамотным, даже изысканным оборотам его речи.
Водитель следил за дорогой и одновременно проводил краткую политинформацию о доме, где мне предстоит служить, вообще и его обитателях в частности.
Дом-усадьба до перестройки прозябал в фабричных профилакториях, пока не рухнула крыша, не обвалились кое-где стены и не осели полы по всему первому этажу. Придя в негодность, строение слегка заросло и имело вид жалкий и одновременно внушительный.
Бурмистров-старший щедро раздал взятки, надавил на неберущих и выкупил у безработной фабрики профилакторий вместе с пристройками и огромным парком.
По словом шофера, здравницу легче было снести, чем реставрировать. Но Максим Филиппович, плененный дворянским прошлым усадьбы, колоннами и облезлыми львами у парадного крыльца, решил вить там фамильное гнездо. Уродцев из красного кирпича вокруг Москвы понастроили достаточно, и обладатели подобных белокаменных чудес выделялись на их фоне, как бисер среди апельсинов.
Дом поражал воображение. Огромный осколок прошлого, окруженный вековыми деревьями, он сверкал зеркальными окнами, мстительно слепя глаза. Проклятый бриллиант из восточных сказок.
— Раньше парк вплотную подходил к дому, — осторожно ведя машину по дорожке, объяснял Геннадий, — но Дмитрий Максимович приказал вырубить деревья и создать вокруг дома полосу отчуждения. Фортификатор, блин.
«Занятный все-таки шофер у Бурмистровых», — шестой раз за дорогу подумала я.
— Боялся грабителей?
— И их тоже. Раньше по всему периметру дома были установлены телекамеры, теперь их нет.
— Почему?
Гена только хмыкнул.
Позже из сплетен прислуги я узнала — у Дмитрия Максимовича была оригинальная фобия. Хозяин дома ненавидел камеры слежения, но по соображениям безопасности вынужденно с ними мирился в ограниченных количествах. Самый острый приступ фобии произошел чуть более года назад. За ничтожную провинность Дмитрий Максимович уволил охранника. Телекамерная непереносимость распространялась и на них.
Месть обозленного секьюрити была оригинальна не меньше фобии хозяина. Недолго думая, ловкий парень продал желтой прессе несколько снимков несчастного Младшего Буратино. Один из них украсил обложку еженедельника — крупный план: хозяин сидит в парке под одной из телекамер и в глубокой задумчивости ковыряет в носу.
Под фотографией стояла ехидная подпись.
Скандал вышел оглушительный. Буратино перессорился со всеми подряд журналистами и перешел на нелегальное положение.
Но жена его, мадам Флора, прессу любила. Вот так они и живут, в разладе интересов.
А дом остался без охраняемого периметра. Лишь две камеры, у парадного входа и гаража, избежали уничтожения. По мнению хозяина, достаточно снимать входящих и покидающих дом, усилить наблюдение по линии забора и ввести жесткую пропускную систему на территорию поместья. Пока ему это удавалось. Трехметровая каменная ограда окольцевала парк; при въезде, в будке охраны, неусыпно трудились добры молодцы с глазами пресмыкающихся; на ночь дом запирался изнутри и включалась сигнализация. Крепость на русский манер.
Меня встречали у каменных львов. Моложавая, затянутая в черное одеяние дама, которую я вначале приняла за хозяйку, оказалась экономкой и пятиюродной тетушкой мадам Флоры. Звали экономку — Тамара Ивановна. За ее спиной стояла высокая симпатичная блондинка в форменном сером платье — няня близнецов Софья.
После короткого представления Софья подхватила связку книг, помахала Геннадию рукой и направилась к комнате, приготовленной для меня.
— Будешь жить в бывшей Генкиной, угловой, — не утруждая себя условностями, перешла на «ты» девушка, — отличное место. Никто под ногами не путается, бассейн в трех шагах.., если идти через гараж.
— А где дети? — встреча с воспитанниками волновала меня больше апартаментов.
— У них урок английского, — няня посмотрела на ручные часики, — ого, через десять минут закончат. Пошли быстрее.
Огромный дом втягивал меня в свою утробу, как голодный удав. С чемоданом в правой руке я бежала по мягким коврам коридоров и говорила утробе: «Здравствуй».
В отличие от первого этажа, на котором убрали большинство перегородок, второй по-прежнему напоминал профилакторий. Нескончаемый коридор и двери по обе стороны.
Моя дверь была последней.
— Заходи, — пригласила Софья. — Тебе здесь понравится. Я вот, — няня вздохнула, — в правом крыле живу, рядом с детьми.
А тут, — она распахнула легкие шторы, — красота! И ванная, полный блеск.
Комната мне понравилась всем. Широкой, укрытой шелком кроватью, игривым туалетным столиком и гнутыми, вычурными креслицами. Не понравилась мне только решетка на окне.
— По-моему, я не заметила в доме других решеток, — удивилась я.
— Да, — кивнула няня, — по первому этажу окна фиг откроешь, их не каждый стеклорез возьмет. На второй этаж никак не заберешься, голые стены. А здесь сбоку пристроили гараж, и его крыша подходит почти под подоконник.
Я подошла ближе к окну, глянула вниз и увидела, что чуть правее начинается черепица Крыши. При известной ловкости можно пробраться в комнату, минуя двери.
— Не люблю решеток, — пробормотала я, разглядывая парк.
— А кто их любит, — фыркнула Софья. — Но ты не беспокойся, в доме соблюдаются все правила противопожарной безопасности. — Она оглянулась на дверь и продолжила шепотом:
— У старого хозяина, Максима Филипповича, жена сгорела. Погибла. На первом этаже, за решеткой. Ужас, представляешь. Народ стоял смотрел, как она в огне бьется, но пока решетку к машине прицепили и отодрали.., поздно было.
Если таким тоном няня рассказывает детям сказки на ночь, то, пожалуй, стоит дать хозяевам совет — Софью отправить на сцену и нанять в деревне бабу Глашу. С Курочкой Рябой, Серым Волком и Колобком.