А Феликс скользил ласковым взглядом по дому, словно прикидывая, какой кусочек откусить. Фу!
Единственный, кто противостоял мадам, был Геннадий. Философский взгляд на вещи лишил его чувствительности к укусам, щелчкам кнута и запаху пряника. Феликса он звал "ваш Эндимион [3], тетушка" и в случае высочайшего гнева отбрехивался словами Фонвизина: «Ваше благородие завсегда без дела лаяться изволите».
Не отягощенная лишним образованием Флора Анатольевна стискивала зубы и изображала гордое презрение. Чем она могла ответить схоласту племяннику, свободно обсуждавшему релятивистскую космологию с адептами теории относительности? Такой букет был Флоре не по зубам.
— Люблю женщин умных и язвительных, — говаривал Гена, припадая к моей ручке, пока близнецы плавали или катались на пони, а мы дожидались окончания урока в микроавтобусе.
Я была начеку.
— Вас чем-то обидели красавицы?
— Что вы, Марь Пална, меня?! Скорее удивили…
— Вы, Гена, фат и неудачник.
— Скорее фаталист.
Пожалуй, мы больше дружили, чем флиртовали. Но дверь в свою комнату я запирала на ночь всегда. Обжегшись на молоке, дуешь на воду.
И говоря честно, разговоры о «женщинах умных и язвительных» постоянно напоминали мне о том, что я дурнушка. Все остальное — пустые комплименты и заполнение вакуума.
Помимо Геннадия и остальных обитателей профилактория, клан потомственных Бурмистровых представляли две дамы — родная сестра покойного Максима Филипповича Вера Филипповна Краснова и его младшая дочь Ольга Максимовна.
Вера Филипповна, колоритная особа лет пятидесяти, ударно трудилась на комсомольских стройках века лет тридцать с гаком. Своего родного брата она с полным правом называла буржуем недорезанным, акулой империализма и на застольях любила петь «Марсельезу» и «По долинам и по взгорьям». Подозреваю, что во многом это была поза. Вот один забавный факт.
Изводя мадам Флору своим пристрастием к пролетарскому «Беломору», в сумочке Вера Филипповна хранила «Кэмел». Я об этом узнала случайно. Как-то раз шустрый Максим задел кофейный столик, ридикюль двоюродной бабушки упал, раскрылся, и вместе с французской косметикой на пол вывалилась пачка американских сигарет.
Тучная «бабуля» мгновенно накрыла пачку салфеткой, так как в яшмовой пепельнице, под нос Флоре, дымилась третья по счету «беломорина».
Мадам вынужденно терпела все выходки ударницы строительства Байкале-Амурской магистрали. Максим Филиппович Бурмистров оставил крайне хитрое завещание. Все состояние он поровну разделил между сыном и дочерью, но особо оговорил участие Веры Филипповны в семейном предприятии как советника по экономическим вопросам с правом вето в течение десяти лет.
Надо сказать, что родная тетушка моего нанимателя лично на стройках кайлом не махала. Последние годы она благополучно просидела в кресле главбуха на участке Усть-Кут — Комсомольск-на-Амуре и в вопросах экономики смыслила на порядок выше остального семейства. В Москву Вера Филипповна вернулась только по настоятельной просьбе тяжелобольного брата.
Принципиально отказавшись от помощи, она купила двухкомнатную квартирку на юго-западе и постоянно напоминала, что ни копейки у государства не увела. Участие в грабительском, по ее словам, бизнесе Бурмистровых она принимает, лишь помня о клятве, данной у постели умирающего брата.
Мадам Флору Краснова презирала, Дмитрия Максимовича терпела, Ольгу Максимовну и внуков обожала.
Нисколько не похожая на старшего брата, Ольга была нежной, вечно испуганной блондинкой двадцати девяти лет. Глядя на нее, мне всегда хотелось спросить: а какой была их мама? Думаю, тонкая нервная организация близнецов, а также Ольги и ее дочери пошла от погибшей в огне жены Максима Филипповича. Ольга писала стихи, играла на скрипке, посещала все театральные премьеры и имела какое-то творческое образование. Она не вмешивалась в дела производства и воспитывала дочь Валентину пяти лет, которую все в семье называли Тиной.
Интересы Ольги и Тины представлял ее муж Леонид. Премерзкий тип, гипнотизирующий свою жену одним присутствием.
Рядом с ним Ольга превращалась в безвольную куклу и, по-моему, страдала.
— Он взял ее штурмом, как Суворов Измаил, — говорил Гена. — Ольга не из нашего времени, она тургеневская барышня. Но отнюдь не кисейная. Думаю, Леонида ждет сюрприз.
— Какой?
Геннадий только улыбался. Троюродную тетушку он любил, был поверенным некоторых ее тайн, но верить словам шалопая у меня не было никакого повода. Примерная жена, Ольга опускала глазки, едва в гостиную заходил мужчина.
Семья Ольги жила в Москве. Леонид и Дмитрий Максимович были из тех медведей, которым в одной берлоге не ужиться.
Несмотря на внешнюю разницу: первый — сухощавый психопат, второй — огромный купчина, — это были особи одной породы.
«Посторонись, ребята, не ровен час, заломаю». И если на мадам Флору где сядешь, там и слезешь, то Ольга вся была изломана.
От мужа она спасалась, уезжая с ребенком в дома отдыха, санатории и на курорты. Леонид объяснял это проблемами здоровья и неустойчивой психики. Один раз я услышала, как он справлялся у мадам, где найти уютную психоневрологическую клинику.
И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — Леонид с удовольствием отправит туда жену вместе со скрипкой и стихами, но без дочери.
Тина-Валентина — ангельски кроткий ребенок. Мечта гувернеров и тихое счастье будущей свекрови. Такие дети растут рядом с тургеневскими барышнями, недалеко от кипящих на летней печке тазиков с вареньями в вишневом саду. Идиллическая картина старорежимной России. Профилакторий с его обширным парком больше подошел бы Ольге, чем Флоре. Мадам мечтала вырубить вековые деревья и разбить вокруг дома миниатюрный английский садик. Остальное пространство отдавалось под гольф, теннис, стриженые лужайки и увеличенный бассейн. Стильно, дорого и функционально.
Меценатствующие дамы в очередь встанут на посещение увеселительного заведения нашей мадам. А от разросшегося парка никакого профита. Одни комары.
Дмитрий Максимович Бурмистров был в корне не согласен со своей женой. Перед номенклатурным домом его детства рос точно такой же древний парк, и будь его, Дмитрия Максимовича, воля, недалеко от единственного фонтана а-ля «Дружба народов» он установил бы статую гипсового пионера и фигурную скамейку. Много лет назад в подобном месте он с дедушкой-пенсионером и его приятелями играл в шахматы.
Хозяин сердцем зацепился за прошлое, хозяйка, у которой не было номенклатурного детства в тенистом саду, вся устремилась в стилизованное под Европу будущее. Если противоположности и притягиваются, то это был их случай.
Впрочем, мадам Флору в чем-то можно понять. Она имела группу крови, которую ни один нормальный комар не пропустит.
Кровососы довольно плодились во влажных, тенистых уголках парка и вызывали недовольных писк самой мадам и приехавших отдохнуть меценаток.
Остальным домочадцам комары так не досаждали. Перед вечерней прогулкой я слегка опрыскивала детей репеллентом, в комнатах работали кондиционеры и фумитоксы, Дмитрий Максимович вообще имел группу крови, для насекомых не вкусную.
И единственный уцелевший в доме кровосос вращался вокруг носа мадам. Ее антикомариные технологии не спасали.
Кроме насекомых отряда двукрылых, мадам Флоре досаждали горничные, шоферы, гувернантки, охранники, гости мужа, сам муж и собственные дети. Не досаждали ей дамы из благотворительных, попугай Карлуша, недавно приобретенный Феликс и экономка Тамара Ивановна. Будучи дальней родственницей мадам, экономка свято блюла интересы Флоры Анатольевны. Дай Тамаре Ивановне топор, она лично бы вырубила все деревья в парке.
Но топора ей не давали. И за счастье племянницы экономка сражалась иными подручными средствами, как-то: веник, тряпка, луженая глотка и стальные нервы. Спальню мадам она убирала лично, по остальным помещениям нещадно гоняла прислугу и следила за каждой калорией, поступающей из кухни на стол Флоры.
3
Эндимион — согласно греческому мифу, юноша красавец, сын Аэтлия и Калики (дочери Эола). Зевс погрузил его в вечный сон, сохранив ему вечную молодость и красоту.