Но геодезист не тот человек, с кем можно договориться. Он заявляет, что, хоть он и не кончал университетов, обхитрить его никому не удастся, даже академику. Дудки! Где сядешь, там и слезешь!
Огорченная, Галя заходит вечером в палатку рабочих. Ашир лежит на войлоке, закрыв руками голову. Реджеп и Бегенчи играют на тюйдуках, остальные пьют чай.
— Ну что, Галя-джан? — спрашивает Реджеп.
Ашир садится и смотрит на Галю.
— Пока яман. Но я буду бороться… Ты не печалься, Ашир!
— Не печалимся, — усмехается Ашир. — Мамка совсем печалится…
Реджеп пододвигает Гале пиалу.
— Пей чай!
— Не хочу, сагбол. Завтра опять пойду к Малаеву. Это какое-то безобразие! Я даже не понимаю!
— Ай, Галя-джан! — Ашир делает слабое движение рукой, говорящее «что тут понимать?» — и снова ложится на войлок.
Когда Галя выходит из палатки, за ней выскакивает Реджеп. Догнав ее в темноте, шепчет возбужденно:
— Галя-джан, скажи Малаю: Ашир нельзя уволить, никак нельзя. Он бедный человек, у него мамка старый, жена, сестра есть. Он самый бедный, ему нельзя уволить. Пускай другой уволит, скажи…
— Я знаю, знаю, — шепчет Галя, кивая. От внезапной жалости горло ее стискивает спазма.
Галя поспешно уходит. Впервые в жизни она чувствует себя начальницей, ответственной за судьбу человека, и это чувство тяжестью ложится на сердце. Что она может сделать? Как помочь?..
Перед сном происходит объяснение с Марьей Андреевной.
— Вы спрашиваете, почему вы будете страдать? Я вам объясню. Вы чересчур гордая и мнительная, Галина Ивановна. Поэтому вы не можете найти общий язык с людьми. Всегда вам кажется, что вас ущемляют.
— Неправда, — говорит Галя. — Просто я чувствую, как ко мне относятся люди, и плачу им тем же.
— Ну как, например, я к вам отношусь?
— Вы? — Одно мгновенье Галя смотрит в синие, широко открытые глаза Марьи Андреевны. — Вы равнодушны, вот и все.
Марья Андреевна возражает. Ничего подобного, она искренне желает Гале добра, ведь она сама недавно была молодым специалистом.
— Видите, какая вы! — возмущается Марья Андреевна. — Уже обвинили меня в равнодушии. А ведь я всей душой хочу вам помочь — и в работе, и в личной жизни.
— О последнем можете не беспокоиться, — говорит Галя несколько высокомерно.
— Пожалуйста, я не беспокоюсь. Но я старше вас, пусть немного, на пять лет…
«На семь», — мысленно поправляет ее Галя.
— …у меня есть жизненный опыт, я знаю, что такое любовь, что такое материнство, — у меня была девочка, она умерла пятимесячной, — и что такое все остальное. И я вам говорю: вы живете неправильной, неполной жизнью. Смотрите, даже рябая Катя, такая уж невзрачненькая, и та утешается с нашим шофером Мишей. А как же иначе? Женщина не может жить без любви.
Галя уже залезла в спальный мешок, сняла очки и, лежа на спине, глядит в низкий пахнущий резиновым клеем брезентовый потолок палатки. На воле раздаются глухие удары о землю, сухой треск: Катя ломает дрова на завтра. «А ты воровка, — думает Галя. — Украла на полгода чужого мужа и радуешься. Воровка, воровка! Боже мой, разве это любовь? С Малаевым…»
— Вы скажете, наверно, что вас интересует работа? — продолжает Марья Андреевна.
— Да. Интересует.
— И меня интересует, и Сергея Ивановича, и Махонина — мы все работаем увлеченно. Это в порядке вещей. Мы все работаем для будущего этой земли, хотим превратить ее в сад, украсить зеленью — мы тоже романтики, Галина Ивановна. Но нельзя же себя обкрадывать…
«А вы разве счастливы, Марья Андреевна?» — хочется спросить Гале, но она понимает, что это было бы зло и жестоко. Эта женщина хочет убедить всех и, главное, самое себя в том, что она счастлива. Но стоит ли заниматься разоблачениями? Галя молчит. Нет, она не решится обидеть Марью Андреевну. Не имеет права. Ведь на стороне Марьи Андреевны огромное оправдание — опыт жизни.
И вдруг Галя говорит:
— А почем вы знаете? Может, я тоже счастлива — с Аширом.
— Что? Ну, неправда…— Марья Андреевна неуверенно улыбается.
— Хотите верьте, хотите нет.
Марья Андреевна даже села на койке. В глазах ее жадное изумление.
— Галя, расскажите!
— Рассказывать я не буду. Вам этого не понять.
— Почему «не понять»? Вы что, из другого теста, что ли? — Голос Марьи Андреевны вздрагивает от обиды. Кажется, Галя сказала лишнее и сейчас вспыхнет ссора, но Марья Андреевна почему-то молчит и Галя тоже молчит.
Входит Катя, медленно раздевается и со словами: «Спокойной ночи, девочки» — задувает керосиную лампу. И только после этого в наступившей тишине в темноте раздается робкий, смеющийся шепот Марьи Андреевны: