Капитан утвердительно кивнул.
— В Кракове тоже стало опасно, — сказал он. — Такого количества грабежей, налетов, взломов у нас давно не было. Более того, налетчики стали действовать невероятно жестоко, зверски издеваются, особенно над стариками, женщинами и инвалидами. С недавних пор у нас бесчинствует шайка, о которой мы еще ничего не знаем, кроме самого факта избиений, ограблений, взломов и так далее. Как будто ею верховодит молодой человек с какой-то рыбьей кличкой: не то Треска, не то Селедка или что-то в этом роде. В этой бандитской группе есть и девушки, они используются как приманка. Пытаемся выйти на них, но сами знаете, как это сегодня трудно. Люди отказываются помогать. Боятся. Ну а некоторые становятся на сторону преступников — против власти. Такова, к сожалению, правда.
— Все это потому, что у нас создалась обстановка, когда попирается закон, — сказал Щенсный. — Крайне опасная обстановка. Иногда не могу понять… — Он встал и начал ходить от окна к двери и обратно, лицо его исказила гримаса горечи и беспокойства. — Подумайте, если бы подсчитать, сколько мы раскрыли преступлений и задержали убийц, насильников, воров разных мастей! И все это ценой здоровья, сил, бессонных ночей, многих дней нервного напряжения. Ведь, коли на то пошло, надо признаться: каждый из нас после многих лет службы растрачивает себя до предела. Физически и морально. Почитайте некрологи на наших товарищей: сорок лет, сорок три, сорок пять… Они издергались так же, как и мы. Только их организм уже не выдержал. А сегодня что? Каждый наш шаг встречается с враждебностью, противодействием. Каждую нашу ошибку реакционные круги возводят в степень. Я не утверждаю, что у нас нет недостатков. Один древний философ говорил, что только тот не ошибается, кто ничего не делает. Впрочем, покажите мне какую-нибудь полицию в мире, которая пользуется горячей любовью своего народа! Все граждане совсем не обязаны нас любить. Но пусть уважают и ценят за то, что мы оберегаем их здоровье, жизнь и имущество. Пусть по крайней мере не осложняют нам работу.
— Да, — подтвердил Щерба. — Некоторые люди заинтересованы именно в том, чтобы в Польше имели место анархия, бандитизм, а страна превращалась в руины. Подобная ненависть ужасает. И подобная глупость.
— У нас остается только один путь, — заметил Полоньский, — делать свое дело любой ценой, даже ценой жизни. Мы когда-то давали клятву оберегать социалистическую законность, охранять жизнь, здоровье и имущество граждан. Даже и тех, кто нас ненавидит. И тех, неразумных.
Глава 2
В кафе было уютно, тепло и почти пусто. Начало апреля принесло наконец ожидавшуюся хорошую погоду — пятнадцать градусов выше нуля и солнце. Но из-за вечерних холодов комнатные батареи давали еще тепло, хотя электростанции работали на последних запасах угля: в угольных шахтах все еще вспыхивали забастовки.
В углу зала, закрытого деревянной обшивкой калорифера, красивая женщина с густыми белокурыми волосами положила руку на деревянную решетку, ощущая, как тепло передается пальцам. Улыбнулась тому, что произнес сидевший напротив нее высокий мужчина с пышными, слегка волнистыми волосами и худым румяным лицом. Привлекали его большие, красивые голубые глаза.
— Не веришь? — спросил он с обидой.
— Ну почему же! Верю, что любишь меня, ты доказал это. Между прочим, женщина всегда чувствует это, — засмеялась она. — У нас есть свой особый инстинкт, который не подводит.
— Тогда почему не хочешь, чтобы я пришел к тебе?
— Сегодня это невозможно. Пойми, Казик, он должен был вернуться еще вчера. Может приехать в любой момент. Я не хочу так рисковать, нервы не выдержат.
Теперь засмеялся он:
— Ты — и нервы! Ты самая безмятежная женщина, которую я знаю.
— Именно потому, что не рискую. По сути дела, я чересчур впечатлительна и ценю спокойствие. Знаю, что ты — другой. — Она ласково провела рукой по его волосам. В этом кафе она не боялась чужих глаз, которые могли подсмотреть, а затем донести. Здесь, в пригороде, вдалеке от центра, у них не было знакомых. — Ну, перестань дуться! Ведь ты был у меня вчера, позавчера, неделю назад…
— Считаешь? — Он нахмурил брови. — Может быть, записываешь в блокноте?
— Казя!
— Прости. — Он склонился над ее рукой, несколько раз поцеловал. — Но и ты пойми меня. Моя жена… Да, впрочем, что здесь говорить!