Что на шум толпы, а не на пенье,
Вырастаешь ты из-под земли,
Что сама: «Остановись, мгновенье!»
Заклинаю в гари и в пыли.
Что в водовороте бесконечной
Суеты
Тебе дано кружить,
Что за тайну молодости вечной
Душу не успеешь заложить.
Марш Мендельсона
Как жить концертмейстерше лет тридцати,
Усталой, в костюме дурного фасона,
Играющей «Свадебный марш» Мендельсона
По выходным с девяти до шести?
Где силы скрипачке прокуренной брать
На эти торжественно-светлые звуки,
Когда по субботам, бледнея от скуки,
Приходится ей Мендельсона играть?
Что делать ударнику, альту, трубе –
Всему их оркестрику в Загсе районном
С кормильцем, с насмешником злым – Мендельсоном,
Со всем, что намешено в каждой судьбе?
Но вновь, лишь откроются створки дверей,
Пять ангелов, пять музыкантов прекрасных
С дежурной улыбкой на лицах бесстрастных
Мечтают весь мир поженить поскорей.
Моцарт
Моцарт, дружище, мой гений весёлый,
В душу ворвись ослепительным звуком,
Что б одиночества камень тяжёлый
Прочь, хоть на миг, откатился со стуком.
Чтоб, как горошины, легкие ноты
Прыгали весело и серебристо…
Моцарт, тебе здесь достанет работы,
Камень такой не сдвигается быстро.
Он прикипал бесконечной тоскою
И обрастал незаслуженной болью.
Если и сдвинется – только такою
Музыкой светлой и, может, любовью.
Лестница в новый год
До декабря – всего один пролёт.
Не уходи. Не торопи метели.
Мы встретиться с тобою не успели
На лестнице, ведущей в новый год.
Неужто нами выдумано зря
Про заговор двух одиноких взглядов?
Не торопи январских снегопадов.
Всего один пролёт до декабря.
Птичка
Если б не тянули книзу
Годы вереницей,
У тебя бы по карнизу
Прыгала я птицей.
Рано утром, в час рассветный
Тихо прилетала
И с тобою незаметно
Время коротала.
Хоть не певчая я птаха,
Но молчать не в силах,
Стрекотала бы без страха,
Сидя на перилах.
Клювом трогала бы ноты,
Щебетала звонко,
Позабыл бы ты заботы
И свою сторонку.
Жаль, что пёрышки намокли
Под дождём сердитым.
Да и ты едва бы смог бы
Жить с окном раскрытым.
Между солнцем и вьюгой
Вновь начинается вечный роман между солнцем и вьюгой,
Между конём вороным и уздечкой опасно-упругой,
Между весёлой и щедрой, как раннее утро, землёю
И бесконечной дорогой с залитой водой колеёю.
Вновь начинается бой равноправный между светом и тенью,
Меж легковесностью южной и вечной славянскою ленью,
Между томлением жарким и спрятанной северной дрожью,
Между моей прямотой и твоею изысканной ложью.
Между теплом запоздалым и первой водой ледяною…
Что-то опять начинается между тобою и мною.
Вечер в Крылатском
Над городом в башне бетонной,
В предместье столицы былом,
Ведут разговор монотонный
Друзья за накрытым столом.
Три женщины. Эта сердечна.
Другая – бесспорна умна.
А третья – толста и беспечна.
Кто счастлив из них? Ни одна.
Зато, как орлы, величавы
Их спутники рядом сидят.
О жизни, о судьбах державы
Они с упоеньем твердят.
Влечёт к философским вопросам
Беседа на уровне птиц.
Их мысли, сродни альбатросам,
Взмывают и падают ниц…
Лишь в верхних слоях атмосферы,
Где воздух не слишком упруг,
Печали Крылатской Венеры
Сливаются с грустью подруг.
Во сне и наяву
Отец
День промыт, как двойное стекло
Перед северной долгой зимою,
И в саду целый вечер светло
От цветов с ярко-красной каймою.
Но не век георгинам цвести
Негасимо на станции дальней.
Даже в райском саду не уйти
От мелодии жизни печальной.
И начало ее, и конец –
Среди гула, асфальта и смога…
Постаревший за лето отец
Ехать в город торопит с порога.
Отраженье
Отраженье дробится в реке,
В старом зеркале тенью мелькает.
В объективе живет и в зрачке.
И в душе, хоть ее отрицают.
Футуролог
Писателю-фантасту Александру Казанцеву
Дремлет старый футуролог
Целый день в старинном кресле.
Век его был важно долог
Для проверки всяких «если».
Он писал про мирный атом,
Верил в чудо созиданья,
Разнимая, как анатом,
На кусочки мирозданье.
Как Гомер о древней Трое,
Сочинял он очень длинно,