поспорит с ним, его чередованье
своей судьбой решит переиначить.
Ход времени сомнет, убьет, раздавит,
и мокренько останется. Сменились
и наши времена, да только Луцкий
не смог понять, и это тяготило
и без того больного старика,
но он упрям был, злобен, не смирился.
Шаповалов (оглядываясь по сторонам)
Я говорил с ним за три дня до смерти.
Не знаю, почему он конфидентом
избрал меня. Наверно, август месяц
всех разогнал по рубежам морским,
а я в Москве тем летом оставался.
Он позвонил мне, приказал явиться,
я поспешил и через два часа
был у него, кляня свою поспешность.
Он знал, что умирает, и спешил
последние отдать распоряженья,
наследника назначить.
Гурин
Что за бред…
Семенов
Он Панина назвал, мы согласились.
Шаповалов усмехается.
Три года после смерти Старика
все было тихо и спокойно – вдруг
ты воскрешаешь старые интриги.
К чему все это? Что так изменилось?
Гурин (задумчиво)
Когда бы раньше, в этом был бы смысл,
теперь же слишком поздно…
Шаповалов
Не уверен.
Срок давности ничто в таких делах.
Мы слишком близко знали Старика,
и нрав его, угрюмый и тяжелый,
нам не в новинку, мы его словам
не верили, им слишком зная цену.
Его нам завещанье не указ,
но есть другие, для которых Луцкий
непогрешим, почти что свят – мы сами
причислили его.
Семенов
Он был удобен.
Для каждой веры надобны святые,
покойные радетели за правду.
Шаповалов
Не вовремя созревшие плоды
своих трудов сегодня пожинаем.
Гурин
Постой, постой, ты думаешь, пора
нам Панину условия поставить
иль заменить его тем, кто кругом
обязан будет нам? Ну дело, дело.
Рискованно – но я готов рискнуть,
а наши крайне левые – ну, Егерь
с клевретами, – они всегда готовы
затеять смуту, через них удобней
нам действовать, интриговать, разить.
Повисает неловкая пауза.
Семенов
Обдумать надо. Нечего спешить:
и так прошло три года; разойдемся
и, трезво перспективы оценив,
условимся, что можно предпринять
для нашей общей пользы.
Гурин
Поскорей бы.
Я вот еще что думаю: не струсим,
так можно повернуть все по-другому…
Что Луцкий говорил, то знают двое:
один – в могиле, ты ж, Илья Иваныч,
ты назови меня – тебе поверят,
за мной не заржавеет, назови…
Подумайте.
(Уходит.)
Шаповалов
Каков наглец!
Семенов
Обычный честолюбец,
со временем научится хитрить –
пока он интригует напоказ
и нам его потуги не опасны.
Шаповалов
Нам болтовня опасна. Этот олух
по всем углам пойдет теперь трепаться,
искать себе сторонников таких же.
Семенов
Ты объясни, к чему все эти притчи,
что правда в них, что ложь.
Шаповалов
Зачем мне лгать,
я правду рассказал про Старика.
Я думаю, он Панина назвал
лишь для отвода глаз, в виду имея
его в момент последний заменить.
Правленье успокоится, не будет
интриговать, в приспешники себе
не поведет поспешную вербовку.
Пусть будет Панин, он устроит всех.
Ведь мы с тобой, дружище, и другие,
что Общество когда-то затевали, –
да разве мы смогли б принять другую
кандидатуру – полоумный выбор?
Семенов
Чего ждал Луцкий?
Шаповалов
Общего собранья:
там голос наш не слышен, говорит
один лишь Луцкий, слушают другие.
Но времени Старик не рассчитал,
болезнь быстрее планов оказалась,
пришлось спешить и доверяться мне.
А я решил молчать – и все б молчал,
когда б не обстоятельства такие.
Ланскую помнишь?
Семенов
Как ее забыть.
Шаповалов
Она вернулась.
Семенов
Я не знал об этом.
Шаповалов
Мы все давно не слышали о ней;
казалось, и она про нас забыла,
в Париж уехав, бросив суету
московскую сует парижских ради.
Семенов
Зачем вернулась?
Шаповалов
Разное толкуют.
Муж Веры Николавны застрелился,
тут темная история… Не знаю,
сам на себя он руки наложил,
иль кто-то делу грешному помог,
но, кажется, у следствия возникли
не то чтоб подозренья… ряд вопросов –
придирчивых, бестактных, неуместных.
Чтоб их не слушать, Вера предпочла
из Франции убраться восвояси.
Семенов
Ты с ней встречался после возвращенья?
Шаповалов