А мне в то время было все равно,
с кем говорить, о чем, – пусть будет Луцкий,
тем более мы родственные души:
он, как и я, тогда запоем пил.
Бог Дионис, радетель совпадений,
путей скреститель, смешивать горазд
людей своих за общею бутылкой
диковинно, причудливо, назло
судьбе их и характеру.
Пауза.
Егерь
Давай
рассказывай.
Берсентьев
О ком мне рассказать?
О мудреце, о нравственном вожде
о совести погибших поколений?
А может быть, свой тон переменив,
о Луцком-собутыльнике, по-скотски
со мною поступившем человеке,
нечистоплотном в денежных делах?
Егерь
Да как ты можешь!
Берсентьев
Я могу, могу,
я, может, и зажился так на свете,
чтобы успеть.
Егерь
Обгадить?
Берсентьев
Оправдать!
И оправдаться…
Егерь
В чем?
Берсентьев
Да в самом главном!
Мне б подождать, а я пру напролом.
Пауза.
О нем дурного слышать не хотят
(ну, в тех кругах, где мы с тобой гуляем)
и кинутся озлобленною сворой
на очевидца, так чего спешить?
Уходит время – подождем; весы
качнутся, и потянет тяжесть вверх
былые исхудалые заслуги.
Егерь
Качнутся и обратно.
Берсентьев
В свой черед
качнутся, но уменьшится размах;
как память убывает, зарастает
своим быльем: волчцами, сорняком –
вот так же убывает амплитуда,
пока не остановятся весы
в устойчивом, недвижном равновесье.
Что им Гекуба, почему Гекуба,
и кто она такая – все пройдет.
Бывают легковеры – мнится им,
что это суд истории. Смешно,
и не дождаться. Я живу сейчас
и вижу то, что в бедной происходит,
истерзанной стране, – вы, молодые,
запутались, как он опутал вас,
и вот мой долг – распутать, отпустить
на волю вас – летите, в добрый путь!
Крылом махните старому.
Егерь
Чего?
Берсентьев
Для вас для всех, Петруша, Луцкий жив.
Егерь мучительно и безуспешно пытается понять смысл происходящего разговора; все было так хорошо и просто спланировано – и с первых же слов пошло совершенно наперекосяк. Он еще не уразумел, что с такими людьми, как Берсентьев, по-другому не бывает.
Берсентьев (закуривает и продолжает)
Конечно, Луцкий жив, навьючив вас
своими вожделеньями, отправив
к своей – и самому неясной – цели,
бесстрашным вам вручивший темный страх,
его терзавший и с ума сводивший.
Конечно, жив он – как ему не жить,
а живы ль вы – не знаю, не уверен.
Вы променяли собственную кровь
на кровь его – покойника, ревнивца,
оттуда охраняющего славу.
Егерь
Мне кажется, что Луцкий для тебя
действительно живой.
Берсентьев
Живой.
Егерь
Впервые
я слышу от тебя такую речь –
взволнованную, страстную… живую!
Берсентьев
Да, если духи видят все земное,
то представляю, как ему забавно
теперь следить витки моих путей,
притянутые к чуждым им орбитам,
к его орбитам, – нет, не кончен спор
у Луцкого со мной, и темы живы,
и доводы один другого краше
на языке толкутся.
Егерь
Смысл какой?
Берсентьев
Когда бы Луцкий за собой не вел
в селенья Орковы такую свиту,
я б тяжбы прекратил. Бесовский корм
оставил бы его достойной доле –
забвению…
Но все не так. И потому придется
загнать осину в сердце упыря:
не все ж ему резвиться на просторе,
смущая неокрепшие умы!
Вот так-то, брат, приходится трудиться,
так больно застарелая вражда
царапает по сердцу, так забота
придавливает грудь ночным кошмаром,
всегда одним, и так в живую кровь
подмешивают ртуть воспоминаний.
Егерь
О чем ты? Бред какой-то.
Берсентьев
Все о нем же.
Я виноват не менее, чем Луцкий,
и что моя вина не воплотилась,
и то, что плотью кость не обросла,
тут нет моей заслуги: по-другому
пойди дела, и я бы ухватился
за чудную удачу, что вилась
вокруг меня, своим смущая танцем.
Но не случилось наглой танцовщицы
поймать в объятья.
Егерь
Зависть?
Берсентьев
Ни к чему
завидовать тому, кто расторопней
шагнул в капкан. Когда б не оттолкнул,
железо это лязгнуло б по мне,
а так я уберегся – благодарен
своей судьбе за этот оборот.
Ей-ей, не лгу. И правда благодарен.
(Затягивается и продолжает)
Свобода, революция – когда
о сих предметах мы не толковали;