Это понимание не поколебало его решимости продолжать войну, которое теперь почти переродилось в упрямство, не допускавшее никаких корректив, но поставило Джонсона перед унизительной перспективой политического поражения дома. В то самое время, когда Роберт Кеннеди объявил о выдвижении своей кандидатуры, Дин Ачесон, которого Джонсон сразу после Новогоднего наступления неофициально попросил оценить эффективность военной кампании во Вьетнаме, изложил президенту малоприятные выводы. Отказавшись от «заранее подготовленных брифингов» и наведя справки у выбранных им самим представителей Госдепартамента, ЦРУ и Объединенного комитета начальников штабов, Ачесон сообщил Джонсону, что военные пытаются достичь недостижимой цели и что «мы не можем выиграть войну, не сняв всех ограничений с применения силы» (о чем еще в 1964 году предупреждала рабочая группа). Далее он сказал, что картина, которую Джонсон рисует в своих выступлениях, весьма далека от реальности, общество ему больше не верит, страна больше не поддерживает эту войну.
Таково было суждение человека, которого Джонсон не мог запугать, как не мог он и отмахнуться от его мнения, — человека, которого на самом деле он уважал. И все же президент не был готов выслушивать, что он неправ. На той же неделе Джонсон выступил с речью перед членами Национального фермерского союза и, стуча кулаками по кафедре и указывая пальцем на присутствующих, требовал «усилий всей нации», чтобы выиграть войну и заключить мир. Он заявил, что не собирается менять свою политику во Вьетнаме из-за военных успехов коммунистов, и обвинил критиков, которые постоянно «подставляют нашу задницу и нарушают наши обязательства». Это был последний отголосок сделанного им когда-то торжественного заявления, что он никогда не станет первым американским президентом, проигравшим войну, но теперь подобная риторика уже никого не приводила в восторг. Давний друг и советник президента Джеймс Ро сообщил, что после этой речи было много звонков от людей, «приведенных в ярость» тем, что Джонсон поставил под сомнение их патриотизм, и оставшихся равнодушными к его «ура-патриотической» риторике. «Факт состоит в том, что сегодня едва ли найдется кто-либо, заинтересованный в том, чтобы выиграть эту войну, — сделал неутешительный вывод Ро. — Все хотят ее закончить, единственный вопрос: как это сделать»? Спустя три дня Джонсон неожиданно заявил, что он отзывает из Вьетнама Уэстморленда и приглашает заместителя командующего, генерала Крейтона Абрамса, для консультаций с Объединенным комитетом начальников штабов. В ходе этих консультаций было принято решение отказаться от отправки во Вьетнам дополнительно 200 тысяч военнослужащих, но ни о каких определенных изменениях политики не заявили. За это решение Объединенного комитета Джонсону пришлось заплатить согласием призвать на военную службу 60 тысяч человек, чтобы пополнить стратегический резерв.
Дабы раз и навсегда убедить президента, что ситуация во Вьетнаме зашла в тупик, Клиффорд предложил организовать конференцию, на которой бывшие государственные деятели высшего ранга вынесут свой вердикт. В число «мудрецов», как их позднее окрестили, вошли три выдающихся военных деятеля, генералы Риджуэй, Омар Брэдли, Максвелл Тейлор; бывший госсекретарь Ачесон; бывший министр финансов Дуглас Диллон; бывший посол Лодж; бывший верховный комиссар в Германии Джон Макклой; уполномоченный по заключению перемирия в Корее Артур Дин; опытный дипломат Роберт Мэрфи; Джордж Болл, Сайрус Вэнс, Артур Голдберг и его преемник в Верховном суде судья Эйб Фортас, близкий друг Джонсона. Это были люди, имевшие связи с центрами юридической, финансовой и государственной власти, а не какие-то диссиденты, пацифисты или длинноволосые радикалы, люди, заинтересованные в сохранении законных интересов системы, люди, обладавшие более широкими связями в окружающем мире, чем связи, имевшиеся в распоряжении изолированного в Белом доме кандидата на переизбрание.