В отношении государственного управления Платон полагал, что мудрый правитель более всего будет заботиться о том, что он более всего любит, то есть о том, что более всего отвечает его собственным интересам, которые должны совпадать с насущными интересами государства. Поскольку Платон не был убежден в том, что власть всегда действует так, как ей надлежит действовать, он, в качестве подготовительной процедуры, советовал наблюдать за будущими хранителями государства в период их возмужания и подвергать испытаниям. Это должно было стать гарантией того, что они будут вести себя в соответствии с принятыми нормами.
С пришествием христианства личная ответственность отодвинулась на второй план, снова уступив место внешним и сверхъестественным силам, находившимся в распоряжении Бога и дьявола. Очередная блестящая, но кратковременная эпоха правления разума началась в XVIII столетии, поскольку с тех пор как Фрейд воскресил в нашей памяти Еврипида и идею управления властью тьмы, скрытые силы нашей души, не являясь субъектами разума, уже не подчиняются ни добрым намерениям, ни рациональной воле.
Главной среди сил, оказывающих воздействие на политическое недомыслие, является жажда власти, которую Тацит называл «самой ужасной из всех страстей». Поскольку ее можно утолить только обладанием властью над другими, государство является ее любимой областью применения. Бизнес дает определенную власть только самым успешным представителям высших эшелонов делового мира, но не наделяет их владениями и титулами, красными ковровыми дорожками и эскортами мотоциклистов, то есть атрибутами государственной власти. Другие сферы человеческой деятельности, такие как спорт, наука, богословие, право, медицина, а также различные виды творческой деятельности и театральное искусство дают различные виды духовного удовлетворения, за исключением возможности обладать властью. Они могут быть привлекательными для честолюбцев, а знаменитостям предлагают поклонение толпы, лимузины и призы, но все это лишь внешние атрибуты власти, а не ее суть. Государственная власть остается высшей сферой распространения недомыслия, потому что именно оттуда люди пытаются подчинить других — для того, чтобы самим ей не подчиняться.
Томас Джефферсон, которому, в отличие от большинства людей, неоднократно приходилось занимать самые высокие посты, крайне мрачно высказывался на сей счет. «Всякий раз, когда человек бросает алчущие взгляды на какую-либо должность, — писал он своему другу, — его поведение начинает становиться мерзким». Возможно, что его современник, живший на другом берегу Атлантики Адам Смит, занимал еще более критическую позицию. «И таким образом, на получение должности… уходит добрая половина человеческой жизни; и это является причиной всех волнений и столкновений, всех грабежей и несправедливостей, которые алчность и честолюбие привнесли в этот мир». Оба великих деятеля прошлого говорили о низких моральных качествах, а не о компетенции. Когда моральные качества одних государственных деятелей выносятся на обсуждение, другие государственные деятели не дают им высокой оценки. В 30-е годы XX столетия, когда шли поиски кандидатуры на должность председателя Сенатской комиссии по расследованиям деятельности военной промышленности, один из лидеров сторонников мира обратился за советом к сенатору Джорджу Норрису. Исключив самого себя как слишком старого, Норрис, составив список коллег, стал вычеркивать их одного за другим, как слишком ленивых, слишком глупых, слишком тесно связанных с армией, морально неустойчивых или слишком загруженных работой, обладающих слишком слабым здоровьем, или имевших конфликт интересов, или относящихся к числу тех, кого скоро должны переизбирать. В конце концов оказалось, что он исключил всех, кроме сенатора Джеральда Найя, единственного из 96 человек, который, по его мнению, обладал компетенцией, независимостью и прочими качествами, необходимыми для решения этой задачи. Во многом сходное мнение высказал генерал Эйзенхауэр в ходе дискуссии о необходимости найти лидеров, вдохновленных идеей создания Соединенных Штатов Европы, единственного, как виделось, способа сохранения безопасности Европы. Он не считал это возможным потому, что «все слишком осторожны, слишком напуганы, слишком ленивы и слишком амбициозны (в личном плане)». Странно и весьма примечательно, что такой недостаток, как лень, присутствует в обоих списках.
Еще более значительным мотивом для проявления недомыслия является чрезмерная власть. После того как у Платона сформировалось удивительное представление о государстве как о республике, которой правят философы-цари, у него стали возникать сомнения, и он пришел к заключению, что только законы могут служить гарантией от злоупотреблений. Он считал, что давать слишком много власти так же опасно, как поднимать слишком много парусов, но в окружающей его действительности от умеренности не осталось и следа. Чрезмерная власть приводит, с одной стороны, к нарушениям порядка, а с другой стороны — к проявлениям несправедливости. Ни одна человеческая душа не в состоянии противиться искушению обладать неограниченной властью, и нет «никого, кто при таких обстоятельствах не оказался бы во власти собственного недомыслия, этого худшего из недугов». Его царство будет разрушено изнутри, и «он лишится всей своей власти». Именно таким был удар судьбы, который лишил папство эпохи Возрождения половины, если не всей власти. То же самое случилось и с Людовиком XIV, правда, только после его смерти, а если мы, чтобы подтвердить это правило, обратимся к истории американского президентства, то и с Линдоном Джонсоном, которому приписывали фразу «мои военно-воздушные силы» и который считал, что положение дает ему право лгать и вводить в заблуждение. Но самый наглядный пример — это, разумеется, Ричард Никсон.