На конклаве, собравшемся в 1464 году для избрания преемника Пия II, Доменичи заявил, что на эту проблему следует обратить внимание Сикста и его преемников: «Достоинство церкви, как и ее авторитет, должны быть восстановлены, необходимо поднять мораль, добиться торжества справедливости, восстановить веру», вернуть папские земли и «поднять верующих на священную войну».
Шесть ренессансных пап относились к этому перечню с прохладцей. Реформе мешало отсутствие поддержки, церковная иерархия и папы испытывали к ней неприязнь, а объяснялось это тем, что в существующую систему были встроены возможности для их личного обогащения. Они считали, что реформа лишает папство независимости. Революционное движение набирало силу на протяжении столетия, со времен гуситского восстания, но церковные сановники этого не замечали. Они рассматривали протестное выступление не более, как бунт, который надо подавить, и полагали, что оно вряд ли им чем-то серьезно угрожает.
Тем временем новая вера, национализм и вызов со стороны поднявшихся национальных церквей подтачивали владычество Рима. Из-за политического нажима и договоренностей, ставших необходимостью во времена схизмы, право назначать священников в епархии, которое было важнейшим источником власти и доходов папства — и которое Святейший престол узурпировал у местного духовенства, обладавшего им изначально, — постепенно либо переходило к местным сюзеренам, либо назначения осуществлялись по их указке или в их интересах. Под давлением обстоятельств и в результате политических торгов Рим во многом утратил свое влияние на Францию, Англию, а потом и на империю Габсбургов, на Испанию и другие государства.
Как ни удивительно, но в эти годы зло шло рука об руку с добром: на времена политической и моральной деградации пришелся необычайный расцвет искусства. Открытие античной классики, которой было свойственно опираться на возможности человека, а не на призрачную Троицу, стало толчком к развитию гуманизма, особенно в Италии, где произошел возврат к античному национальному искусству. Внимание к земным ценностям означало отход от христианского идеала отречения и завещанного церковью полного подчинения слову Божьему. Итальянцы настолько влюбились в языческую античность, что стали испытывать меньшую приверженность христианству. Как писал Макиавелли в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», религия «почитает высшее благо в смирении, в самоуничижении и в презрении к делам человеческим; тогда как религия античная почитала высшее благо в величии духа, в силе тела и во всем том, что делает людей чрезвычайно сильными».[8]
Гуманизм второй половины XV века, сменивший депрессию и уныние уходящего средневековья, сопровождала новая экономическая инициатива. Это явление объясняли по-разному: говорили об изобретении печатного станка, расширившего доступ к знаниям и идеям; о научных достижениях, содействовавших пониманию мира; о новых технологиях в прикладных науках и новых методах финансирования капиталистического производства. Благодаря новациям в мореплавании и кораблестроении развивалась торговля и расширялись горизонты. Монархии опирались на новую централизованную власть, вышедшую из угасавших средневековых коммун, а растущий национализм прошлого века задал ей импульс к развитию. Открытие Нового Света и кругосветные путешествия подарили людям беспредельные возможности. Кто знает, было ли это совпадением в загадочном течении времени, однако произошел поворот, и начался период, который историки окрестили «ранним Новым временем».
За эти шестьдесят лет Коперник разобрался в истинном отношении Земли к Солнцу, португальские суда привозили из Африки рабов, пряности, золотой песок, Кортес завоевал Мексику, Фуггеры в Германии инвестировали доходы от торговли шерстью в коммерцию — в банки и недвижимость и создали самую богатую торговую империю в Европе. Сын их основателя Якоб, по прозвищу Богач, выразил настроение времени в хвастливом заявлении, что он будет продолжать делать деньги, пока дышит. На его итальянского соперника, римлянина Агостино Киджи, трудилось 20 000 рабочих на предприятиях в Лионе, Лондоне, Антверпене, а также в Константинополе и Каире, и Киджи не смущало то, что он ведет дела с неверными: главное, чтобы бизнес этот приносил доход. Турки, взявшие в 1453 году Константинополь и продвинувшиеся на Балканы, внушали страх Европе, на них смотрели приблизительно так же, как на Советский Союз, однако как бы ни были велики тревоги христиан, они были слишком заняты конфликтом друг с другом, а потому и не объединялись против общего врага.