Но символ победы над завоеванной Болоньей не мог быть воплощен ничьей другой рукой. После неоднократных отказов, после настойчивых уговоров посредников Микеланджело в конце концов согласился изваять статую Юлия, в три раза больше человеческого роста, как того хотел сам папа. Когда скульптура была еще в гипсе, Микеланджело спросил, может ли он вложить в левую руку статуи книгу. «Вложи туда меч, ответил воинственный папа, — я ничего не понимаю в словах». Во время войн город несколько раз переходил из рук в руки, и отлитая в бронзе огромная фигура была сброшена на землю и расплавлена. Враги папы изготовили из нее пушку, издевательски назвав ее «Юлией».
Продолжая труды своего дяди Сикста IV, Юлий II изыскивал средства на восстановление города. Везде трудились рабочие. Кардиналы заказывали дворцы, расширяли и реставрировали церкви. Перестраивались и вырастали новые церкви — Санта-Мария дель Пополо и Санта-Мария делла Паче. В саду Бельведер Браманте возвел галерею для античных скульптур и лоджии, соединившие ее с Ватиканом. Усердно трудились лучшие художники, скульпторы, резчики, ювелиры. Юлий II въехал в расписанные Рафаэлем апартаменты, потому что не хотел жить в помещениях, где обитал его бывший враг Александр VI. Микеланджело, скрепя сердце, расписал Сикстинскую капеллу и, взволнованный собственным искусством, четыре года трудился один на лесах, не позволяя никому, кроме папы, инспектировать свою работу. Карабкаясь по лестнице на платформу, старый папа ссорился с художником и критиковал его работу, но успел дожить до того момента, когда ее открыли. Весь мир пришел в восхищение от нового шедевра.
Искусство и война являлись главным интересом папы, они поглощали все ресурсы, а реформой понтифик пренебрегал. Экстерьер блистал, интерьер, между тем, приходил в упадок. В те годы явилось странное напоминание о древнем безумстве: обнаружили классическую мраморную статую «Лаокоон». Это было похоже на предупреждение: ее прототип когда-то предупредил Трою. Изваяние откопал в своем винограднике Феличе де Фреди, поблизости от бывших терм Тита, построенных на развалинах Золотого дома Нерона. Хотя находка оказалась расколота на четыре больших куска и на три фрагмента поменьше, любой римлянин понял бы, что перед ним статуя классической эпохи. Немедленно послали за архитектором папы Джулиано Сангалло, и он тотчас вскочил на коня. Сын скакал позади отца в сопровождении Микеланджело: случилось так, что скульптор в это время был у них в гостях. Бросив взгляд на торчавшие из земли обломки, Сангалло воскликнул: «Это же „Лаокоон“, тот самый, о котором писал Плиний!» Пока скульптуру бережно очищали от земли, все в волнении толпились вокруг. О находке доложили папе, и он тотчас купил статую за 4140 дукатов.
Древнего, испещренного пятнами «Лаокоона» встречали с королевскими почестями. В Ватикане возле дороги, устланной цветами, собрались ликующие толпы. Скульптуру собрали и поставили в саду Бельведер рядом с «Аполлоном Бельведерским» — «две первые статуи мира». Восторгу не было конца, де Фреди и его сына вознаградили пожизненной пенсией, по 600 дукатов в год, впоследствии на могильном камне Фелиса высекли памятную надпись.
Античное чудо породило новые концепции искусства. Микеланджело вдохновила сила чувств, выраженная в камне. Выдающиеся скульпторы изучали древний шедевр, ювелиры изготавливали копии, кардинал, баловавшийся стихами, посвятил «Лаокоону» оду; Франциск I попытался получить скульптуру в качестве трофея для победителя у следующего понтифика. В XVIII веке «Лаокоон» сделался предметом изучения Винкельмана, Лессинга и Гете. После очередной победы Наполеон захватил его и перевез в Лувр, однако после падения императора статую вернули в Рим. «Лаокоон» воплощал в себе искусство, стиль, добродетель, борьбу, античность, философию, но никто не слышал, что он предупреждает о грядущем саморазрушении.