Зачем ему знать обо мне такие интимные подробности? В дело добавить?
— У меня лучше всего получались маскировочные чары. Иллюзии, — сама удивилась, как у меня вырвалась чистая правда. — Поначалу промышляла мелко — на улице, по карманам, как все. Потом притворилась потерянной дочерью одного промышленника. Мне поверили, впустили в дом, показали где деньги лежат.
Я сглотнула, вспомнив то свое первое дело. Полноценное, проработанное от и до заранее, где не просто надо было вытянуть кошелек и быстро убежать. Нет, если бы меня поймали — отправили бы на каторгу для малолетних. Законы в том мире строгие.
Но мне повезло. То ли я действительно сильно походила на пропавшую девочку, то ли промышленник собственную дочь редко видел и с трудом вспомнил, как Беата вообще выглядит.
Хватило трех дней, чтобы выяснить где расположены сейфы, украсть и продублировать ключ и снять слепок ауры хозяина дома.
Мне было восемь лет.
Дар пробудился незадолго до этого, и на меня сразу же донесли смотрящему нашего района. Дети-маги в преступном мире на вес золота, даже дороже.
Больше побираться на улицах и воровать по мелочи мне не приходилось никогда.
Не сказать, чтобы я сразу стала циничной и безразличной, как сейчас. Ребенок остается ребенком, даже если вырос среди бандитов.
Тогда, в доме промышленника, меня не раз посещал соблазн остаться. Продолжать играть роль дочери, расти в роскоши, потихоньку тянуть из него деньги. Возможно, смотрящий и разрешил бы.
Если бы не одно но.
Я точно знала, где находится настоящая Беата. И понимала, что изнеженная фиалочка долго не протянет.
Перед тем как сбежать с награбленным, я положила в сейф вместо драгоценностей листок с адресом, где держали ребенка с целью дальнейшей продажи в соседний мир, промышляющий работорговлей.
Насколько мне известно, промышленник успел вовремя. А после вложил все свои уцелевшие миллионы в борьбу с торговлей людьми.
Бессмысленное занятие, как по мне. На каждого спасенного все равно приходится десяток тех, кому не повезло.
Но мужика я уважаю до сих пор. И подкидываю адреса по старой памяти.
От смотрящего я ушла через два года. Нелегально пробралась в Кристагар, потом на Ильтарику, где устроилась в магическую школу. Чтобы не привлекать внимания, изобразила взрослую женщину, якобы собственную мать. Под ее личиной сняла домик, зарегистрировалась в мэрии и совершила прочие бессмысленные бюрократические телодвижения.
В двенадцать мне подобные иллюзии удавались уже на раз.
Я планомерно сколачивала состояние, не задерживаясь на одном месте надолго, не привязываясь и не строя долгосрочных планов.
Самый главный принцип — никому не доверять.
Даже давним приятелям.
Даже посреднику.
Особенно посреднику — он привык продавать услуги и сведения, и не задумываясь продаст клиента, если ему это будет выгодно.
Кстати.
— Мне вот интересно, а как вы на меня все-таки вышли? Чем я себя выдала? Хотелось бы знать на будущее, — с кривой усмешкой уточнила я.
Айзенхарт отвел взгляд и нарочито заинтересовался ближайшей ничем не примечательной картиной, словно ему было неловко обсуждать эту тему. Зато его напарник никаких моральных терзаний не испытывал.
— Из общих межмировых уведомлений, — с готовностью ответил Хаттегер. — Не знаю, как тебя Руф в толпе вычислил, но в первый же день он уже знал, кто ты.
— И почему пустили в академию? — я не отрываясь смотрела на ректора, напряженно ожидая ответа.
Сама не знаю, почему это вдруг стало для меня так важно?
— Я бы не пустил, — все так же открыто развел руками Хаттегер. — Но тут решаю не я.
— Мне показалось, что ты сможешь нам помочь, — наконец повернулся лицом Айзенхарт. — И, как видишь, я не ошибся.
Значит, только ради дела? Приютил воровку, сделал над собой усилие, рассчитывая принудить ее к сотрудничеству, выжать, а после сдать коллегам?
То, что я ощутила, нельзя назвать обидой. Нельзя обидеться на чужого, никакого к тебе не имеющего отношения человека.
А вот разочарование — да, слово подходящее.
Мне в какой-то момент показалось, что Айзенхарт испытывает ко мне нечто большее, чем практический интерес следователя.
Что между нами проскочила искра.
Ну что ж. Значит, показалось.
— О, просыпается! — я насторожилась, почувствовав липкое, мерзкое прикосновение к ауре. — Пора нам отсюда убираться. Защита стоит, но насколько она прочна — не хотелось бы выяснять на себе. Кстати, у меня появилась мысль, как найти убийцу!
— И как же? — не скрывая скепсиса, спросил Хаттегер.
— Это будет сюрприз! — нарочито восторженно заявила я, в свою очередь не глядя на ректора.
Что ж. Хочет чисто деловых отношений — будут ему.
Спала я как младенец, и поднялась раньше Эриды.
Сегодня важный день. Наконец-то мы найдем преступника, а значит, согласно договору Айзенхарт будет обязан меня отпустить!
Возможно, мне удастся его убедить приоткрыть щит? Ненадолго, мне минутки хватит. Если среди ночи провернуть, никто и не заметит!
Как же мне надоел этот остров, кто бы знал. Нет, скучать здесь некогда, но находиться в зависимости от прихотей некоего ректора, не говоря уже о невозможности сбежать — омерзительно!
На завтрак я шла чуть не вприпрыжку. Уселась за привычным столиком, лицом к залу, чтобы видно было преподавательский стол. Интересно, насколько хороша реакция Айзенхарта? Сидит, зыркает по сторонам с подозрением. Готов задерживать в любой момент! Еще на меня посматривает, мол, когда?
Когда поем, вот!
Мне силы нужны. Заклинание не из легких.
Моя задумка заключалась в том, что для обороны от щупалец зеркала Паркера нужно особое плетение. Частично оно было отражено в щите, который накрывал постамент, так что примерную схему я себе зарисовала и все утро мысленно крутила, собирая заклинание.
Прежде чем распознать его у другого мага, нужно прочувствовать самой.
Когда из-под пола полезли первые, неуверенные нити паучьих щупов, я бросила короткий взгляд на ректора. Заметит ли?
Заметил.
Посмотрел на меня вопросительно.
Молодец. Прежде чем бросаться грудью на амбразуру, подумай.
Студенты вообще не замечали, что кто-то тянет из них магию. Сидели, болтали, попивали дурной кофе, пытались проснуться.
Зато за преподавательским столом наметилось оживление.
Быстрее всех среагировал не боевик. И не артефактор — хотя он-то был в курсе и тоже выжидательно на меня поглядывал.
Самой шустрой и внимательной оказалась миссис Гристейн.
Вот уж на кого бы я подумала в последнюю очередь!
Бытовичка вскочила с места, накрыла прорыв отработанным до автоматизма специализированным куполом, и заверещала во всю глотку:
— Берегись! Все вон из здания!
Студенты, наученные опытом, тут же вскочили и бросились врассыпную. Недавняя поломка щита заставила их уяснить, что при сигнале тревоги сначала нужно слушаться, а потом уже думать.
Зато Айзенхарт предпочел подумать.
Неспешно поднялся и, пользуясь тем что внимание куратора бытового занято мнимыми паучьими щупальцами, почти лениво вытащил из-за пояса противомагические наручники.
Раз — и они защелкиваются на вытянутых вперед, как по заказу, узких женских запястьях.
Я поежилась и потёрла свои. Прямо-таки фантомная боль кольнула. Неприятненько.
— Миссис Гристейн, вы арестованы за убийство прежнего ректора, мистера Дитлинда! — зычно объявил Айзенхарт.
Глава 17
Что тут началось!
Студенты, осознав, что прямой угрозы для жизни нет, притормозили. Кто-то сел обратно — завтрак сам себя не доест! Кто-то рухнул на ближайший стул, потому что ноги не держали, как например Эрида. Я еле успела придвинуть ближайший, а то шмякнулась бы на пол бедняжка.
Остальные застыли, где стояли, с любопытством и непониманием глазея на арестованную преподавательницу.