Как и ожидалось, княжич корпел над осовремениванием нарядов Пандоры, при этом чаще оставляя, а порой и пришивая покрепче большую часть рюшей. Денис его понимал: не дай бог девочка, как это свойственно подросткам, внезапно вымахает. Ежели в маму, так там уж хоть на стенку лезь, с такой-то статью. Одна надежда – прикрыть изгибы с глаз долой, да поплотнее.
Козырнув, енот понял, что не продумал, как начать разговор.
– Атаманыч… Я тут…
– Да, Денис? – не отрываясь от швейной машинки, отреагировал Пень.
– Ты ж помнишь слова ее батьки? Мол, где вайфай, там и ребенок? Бабочка ж в школу утечет, только ее и видели.
– Я весь день об этом думаю. Однако, даже заинтересуй ее садоводство, скорее всего, сударыня скоропостижно убьется об первую же попавшуюся фею.
Чертополох задумчиво почесал пузо. В чем-то хозяин был прав.
– Оно, конечно, да, травматизм у нас впечатляющий поселился… А самим ту штуку смастерить нельзя? Ну, вайфай?
Молодой старьевщик крайне печально вздохнул:
– К сожалению, провести интернет вдали от людских поселений стоит очень дорого. А, как вы знаете, деньги – единственное, чего моя семья не может себе позволить.
– М-да-а-а… И шо делать?
– Не давить, быть рядом, не менять намерений и всегда думать о ней?
Енот заволновался:
– Так ежели летом ее почитай дома не будет, зимой…
– Зима придет в любом случае, – оборвал его Александр, властно сверкнув глазами. – А нашей барышне и шестнадцати нет.
– Чай за три-то месяца на поцелуйчик можно было бы и сторговаться…
Пень отложил платье и скептически посмотрел на своего денщика:
– Давайте-ка еще раз, дабы я уложил в голове. Вы предлагаете за лето влюбить в себя несовершеннолетнего ребенка настолько, что девица, не снисходящая даже до мыслей о романтике, сама возжелает поцелуев?
– Ну да…
– Чудесно. С превеликой радостью. А как?
Денис задумался. Потом задумался крепче. Потом развел лапами:
– Не давить, быть рядом, не менять намерений и всегда думать о ней?
– Спасибо, ценнейшая рекомендация. И что бы я без вас делал?..
Глава 14. Тру-бро ор нот тру-бро: зат ис зе квешчен
– Деда, а ты можешь головой стену пробить?
– Нет.
– А папа может?
– Нет.
– А ниндзя может?
– Понятия не имею, но одна девчонка из местных – вполне. Познакомлю, если хочешь. Только поменьше вопросов, побольше шоколада – она в случае чего может пробить стену и твоей головой тоже.
Если бы в детстве у ДТП спросили, нравятся ли ему уроки литературы, он бы честно ответил: «Ниндзям это не интересно». Ну правда, зачем будущему богатырю, защитнику Родины, знать, какого цвета были обои у старухи-процентщицы или фрак Чичикова? И только повзрослев, Дима осознал весь безмерный кладезь пользы, что давала ему русская классика. Достоевский, Толстой, Чехов, Гоголь и Пушкин отныне вызывали у богатыря не зевки, а безграничное уважение и страстную тягу к чтению и перечитыванию. Сами посудите: кто, как не они, родимые, поможет в войне с бюрократией?
Дмитрий очень не любил, когда в его дела лезли, а уж если это делали топорно и грубо, срывая расследования, – и подавно, поэтому в первый же год работы он отгородился от коллег крайне скудными устными докладами и будто вышедшими из-под пера безумного графомана подробнейшими отчетами. Растопырив над клавиатурой руки в позе секретарши с сохнущим лаком – а как еще набирать, с его-то когтями? – вновь и вновь мысленно обращался он к классикам и, с плотоядной улыбкой вспоминая особенно яркие пассажи, начинал строчить. Словно тренер покемонов в жаркой битве, использовал он попеременно приемы то одного, то другого писателя, создавая чудовищных по своему слогу кадавров. Вместе с Толстым лил тонны воды и до последнего тянул с точками, набивая предложения словами под завязку, да так, что понять, кто на ком стоял, не представлялось возможным. Подобно Чехову, не рассказывал, а показывал, перечисляя факты и не давая им оценок, периодически зависая на мелких подробностях вроде марки не оказавшихся в ларьке сигарет или номера не пропустившей его на зебре машины. Словно Достоевский, погружался он в темные мирки человеческих и не очень душ, вставляя философские размышления на пять страниц посреди рапорта о задержании пьяного оборотня. К Гоголю богатырь прибегал не часто, но крайне эффективно: если несколько раз при начальстве показательно изорвать половину отчета, заявив, что написано из рук вон плохо, а Дима может и должен сделать лучше, в итоге этот отчет и вовсе ждать перестанут. С Пушкиным, к сожалению, их роднило только одно: после прочтения опусов молодого богатыря Сергей Полканович смотрел еще грустнее и неизменно приговаривал: «Ну и Димка, ну и сукин сын…»