Патриарх удивился до глубины души: план казался ему идеальным.
– Почему вы так считаете? Как вы знаете, наши клетки способны подстраиваться под любой живой организм…
– Именно! Живой. А мы, русалки, – нежить. Мертвые.
Богдан Иванович несколько раз моргнул:
– Но вы же теплая…
– И мертвая. – Татьяна развела руками. – Чувак, мы не рождаемся. Мы появляемся из ниоткуда, черт знает как. Может, и впрямь души девок-утопленниц, может, еще что, кто ж его знает, но мы точно нежить. А второй раз живым мертвецом не стать. Отбой с размножением.
Определенно этот день чувств патриарха не щадил.
– Но вы же умираете? Разве мертвое может умереть?
– Как видишь, вполне себе может, – пожала она плечами.
– Но мы же не умираем! Почему умираете вы?
– Мрете вы, не пори горячку. Просто вас добивает солнышко, а нас – любовь и время.
Богдан Иванович мысленно застонал. Идеальный план рухнул, а запасного, даже самого завалящего, не было. Не в аквариум же сажать под охрану? Ладно, что-то да придумается. Она должна быть рядом.
– Сколько вы обычно живете?
– Черт знает, – пожала плечами Татьяна. – Наверное, как люди, лет шестьдесят – семьдесят. Но дома мало кто и до пятидесяти дотягивает, у нас там… сложно с этим. С выживанием.
– Дома?
– Ну да, в море, под водой. А на суше – понятия не имею. Мы с сестрами – самые старые русалки тут. Вот на нас и проверишь.
Патриарх совсем не хотел проверять на них. Он вообще надеялся этого никогда не узнать.
Шестое чувство буквально подбросило Кирилла в его импровизированной постели, спасая от просвистевших мимо щеки когтей, но неизвестный успел приставить к шее пистолет. В темноте не было видно ни зги. Под полом шумела жизнь и слышалась громкая смесь музыки, разговоров и смеха – «Вся королевская рать лаунж» явно открылась, а значит, звуки выстрела никто не услышит. Надменным голосом, манерно растягивая слова, напавший поинтересовался:
– Сможешь назвать хоть одну причину не пристрелить тебя сразу же?
В голове Кирилла вихрем пронеслись сотни остроумных фраз, которые помогли бы объясниться, оправдаться, рассказать о случившемся, но ляпнул он совершенно другое:
– Ну я же купил тебе лего.
Глава 7. Ветер в волосах
Моя мама каждый вечер пьет вино, а папа говорит, что уж лучше его, чем антифриз. Он тоже часто пьет, но водку, потому что иначе с дядей Максимом сложно. Сама я пить не буду, даже когда вырасту, потому что мне нельзя расслабляться.
Проводив богатыря задумчивым взглядом, Пень покосился на свою воспитанницу и чуть улыбнулся: потупившая взор девочка с огромными косами была очень мила. «Так похожа на зайчонка», – мелькнуло у него в голове, и тут же зазвучало одному ему слышное ворчание: «На надгробие мое она похожа. И с надписью: “Воин сей был храбр, имел медали за многие свершения, но позорно скатился до обслуги малолетних чудищ”».
Александр Витольдович неодобрительно прищурился на енота, тут же сделавшего вид, что старательно подметает дорожки и никакой крамолы не мыслит. Несмотря на свою волшебную природу, даром слышать зверей Пандора не обладала, и подобные комментарии, к счастью старьевщика, пролетали мимо ее хорошеньких ушек. Но провести разъяснительную работу, видимо, придется еще раз.
Гости разъехались, опекун и воспитанница остались наедине, и лишь вопросом времени было, когда же Пандора вспомнит ночной разговор и между ними вновь повиснет вчерашняя неловкость. Девочку Александр понимал прекрасно: если тебя отправляют жить к мужчине, который спит и видит, как бы на тебе жениться, куда уж тут без доли стеснительности. Но не упомянуть об этом казалось ему крайне кощунственным по отношению к светлому и теплому чувству, испытываемому к юной леди. Быть галантным, незаменимым, поддерживать, дать привязаться к себе – безусловно, лучшая стратегия. И он прекрасно понимал, что подобные откровения на первых порах наверняка ее вспугнут, а его она сочтет крайне назойливым и наглым кавалером. Но уж лучше признаться в своих намерениях сразу и дать ей привыкнуть к этому, чем оставить сие на откуп слухов и сплетен и каждый божий день страшиться разоблачения. Потеряв доверие единожды, лишишься навсегда. Прими девочка его заботу и внезапно узнай от чужих о масштабных матримониальных планах – и на будущем можно ставить крест. Допустить это Пень не был готов.
А еще он честно отдавал себе отчет, что, рассказывая о безуспешном сватовстве, лелеял тем самым призрачную надежду на легкий путь. Мол, если выложить девочке всё, она вдруг вспомнит и остальные события того вечера: как его скрючило от боли в груди, а шестилетняя Дора громко ревела и звала маму. Как он проклинал все их семейство, не желавшее рисковать и в то же время рискующее вне всякой меры. Как вернулся к ним, склонив голову, но не смирившись. Как отдал свою тень для благого дела.