Спать – важно, да и Пень все утро рассказывал, как нехорошо мешать другим. Завтрак перед прогулкой и сам поход с Ириной тоже двигать нельзя. А если подговорить остальных поужинать в АСИМ, тогда дома же только Ганбата с Сашкой и Дорой останутся? Но если просто сидеть в избушке, получишь обычный вечер, без кат-сцен. Не пойдет. Надо придумать эффектный антураж, ну как у них с Сайонджи на балу было или, к примеру, когда гуляли вечером по парку… Шевельнулось далекое детское воспоминание, и вампиреныш чуть в ладоши не захлопал. Точно! Надо показать Пандоре, как цветет папоротник! Память засомневалась: вроде бы дело было в июле, а не в июне, но Ганбата лишь отмахнулся: если Сашка Дору и вправду любит, чё он, растение какое-то не уговорит распуститься пораньше? Зато обстановочка будет – закачаешься! Все такое красивое, искрящееся, шкала отношений моментально заполнится, без вариантов. Решено!
Оставалось только как-то убедить остальных спутниц оставить их одних, но вампиреныш в себя верил. В конце концов, кто ж захочет стоять на пути у красивой кат-сцены?
Совершенно не подозревавшей о планах вампиреныша Пандоре тоже было над чем поразмышлять: утром она заметила странное. Кажется или ей и вправду нравится дразнить опекуна? Ранее подобных склонностей Дора за собой не отмечала, а посему с упорством снегоуборочной машины в префектуре Аомори (господи, ну и сравнения лезут в голову после «Сладких небес»!) пыталась докопаться до сути происходящего. С одной стороны, подтрунивание явно шло не от злого умысла и цели сделать больно или неуютно не имело. С другой – она раз за разом не просто наблюдала ситуации микроревности Александра Витольдовича по отношению к Ганбате, но и определенно была не прочь провоцировать их и дальше. Почему?
Леший не особо страдал, скорее, очерчивал границы, снова и снова, даже в мелочах подтверждая, мол, сия сударыня находится в моих, пусть и не совсем согласных с положением дел, невестах, остальные – в очередь. Ранее Дорины представления об отношениях дальше краша из какой-нибудь книги не заходили, может, потому ей и интересно, самолюбие говорит? Но, анализируя чувства, ни гордости, ни чего-то близкого девочка не находила – только простое и незамутненное желание тыкать палочкой и смотреть, что получится. Может, она не до конца в эту идею верит, потому и повторяет раз за разом?
Головой Пандора готова была понять почти любое безумие – благо, когда столько времени проводишь с Королевой, иначе никак. С «принять» выходило сложнее. Она, конечно, задирала нос, но объективно опекун казался симпатичным, особенно в том джинсово-рубашечном варианте, когда не строил из себя не пойми кого. Но большую часть времени – строил. И вообще, был странным. Леший, живущий в одиночестве? С чего ему в принципе Дора понадобилась, да еще и маленькая? К подозрительным взрослым она привыкла относиться с отстраненной вежливостью и не привязываться, а Александр Витольдович по степени подозрительности стремился к эталону. Но почему тогда ей интересно за ним наблюдать? Почему забавляет эта игра в гувернера – потенциального жениха? И каким образом учить жизни ее может леший, ни разу даже сотовый телефон в руках не державший?
В общем, мысли постоянно роились вокруг ситуации, рассматривая ее со всех сторон и заботливо не касаясь самой сути. Ибо для понимания чего-то никогда не было достаточно простого желания понять: в случае Пандоры заодно требовалась и смелость признать очевидное – какими-то неведомыми путями старьевщик начинал ей нравиться, пусть и самую капельку.
На работе возвращению Татьяны обрадовался только сменщик. Посетители же, успевшие размечтаться о ее скоропостижном увольнении, делали заказы с неизменными лицами рыбы-капли, совершенно не осознавая, что именно приобретают в обмен на свои деньги. Отвечая на когда-то ляпнутый вопрос надоедливого богатыря, да, ее кофе получали все. Несравненно отвратительный; после максимум пары глотков почти каждый выбрасывал стаканчик в урну, понимая – ни одна бодрость на свете не стоит таких жертв, а образ жителя мегаполиса с капучино в руках слишком банален и растиражирован. Вот только даже два глотка успевали сделать свое дело, взаправду придав бодрости и сняв усталость с головной болью, попутно заживив незаметное, но обещавшее стать летальным нечто. Да только кто ж такое отследит и осознает? Люди получали панацею от всех болезней по цене латте-гранде, пробовали, кривились и уходили навсегда. Татьяну это устраивало. Спасти мир она никогда и не пыталась, но давать ему меньше, чем может, отказывалась.