– Ага. Причем желательно не в полночь, а то Дора не высыпается, она сама сказала. – Хоть Ганбата и ни разу в жизни не держал в руках «Мортал Комбат», фаталити провел на загляденье.
Сашкино лицо энтузиазмом не блистало.
– Это очень сомнительная затея.
– Фигня вопрос, – сложил руки на груди вампиреныш. – А сам тогда что предлагаешь, если не папоротник?
Леший вздохнул:
– Сударыня круглые сутки с подругами…
– Технически Генка скорее просто за компанию, – перебил Ганбата, – но в любом случае их я беру на себя. И даже Дору на прогулку позову – типа, сам захотел! С тебя только папоротник и пафосно стоять в его свете, чтоб ей понравилось. Замечу, мне никакой помощи с Сайонджи никто не предлагал, все самому пришлось!
Пень грустно на него посмотрел:
– Угу. А мне осталась так, безделица: просто взять и распустить папоротник.
Звучало не очень оптимистично, но вампиреныш решил, мол, раз главную идею Сашка уловил, с остальным тоже справится.
– Именно! Каждый выполнит свою часть плана, и красивая кат-сцена обеспечена, – возликовал он.
– Я обязательно придумаю не менее эффектное действо, не требующее при этом проверки на прочность устоев мироздания, – устало покачал головой леший.
Папа часто повторял Ганбате, мол, самое важное в корпоративном управлении – открытость при принятии решений, поэтому закивал вампиреныш от чистого сердца:
– Конечно, не вопрос! А как только поймешь, что такого нет, готовься распускать папоротник.
Той ночью некоторые проблемы со взаимопониманием имелись не только у блистательных наследников Зеленого Князя и патриарха мужского прайда вампиров, но и у их достославных родителей. Но дабы нашего дорогого читателя не укачало от резкой перемены декораций, постараемся чуть сгладить переход. Начнем с грозы. Какая же эффектная сцена – и без нее? Итак, разомнем пальцы и…
За полночь, небоскреб в центре Москвы купается в редких всполохах молний и ревущем ливне, вводимых автором в повествование исключительно с целью отразить смятение чувств лирического героя. Ведь иначе зачем мучить бедных жителей столицы ночной непогодой? Богдан Иванович, изредка посматривая на часы, стоит в холле и буравит взглядом раздвижные двери. В одиночку – ибо не пристало общаться с сильными мира сего при свидетелях (прослушка Ивана Карловича не в счет, ей можно). Внимательно – ибо данный гость от современных технологий разительно далек, и с него сталось бы пройти сквозь стекло, не дожидаясь, покуда датчики движения отработают свое. Вот появляется огромная косматая фигура, вопреки всем правилам драматургии так и не подсвеченная молнией, и глыбой застывает у входа, не делая ни шагу внутрь. Патриарх ждет, глыба – тоже. Смирившись, вампир выходит из небоскреба навстречу гостю, раскрывая зонт.
– Доброй ночи! Если ближе подойти, двери откроются сами и можно…
Рыже-седой мужчина в шкурах гулко смеется:
– Не, я к вам не ходок. Плавали, знаем: небось папашка твой опять с подвалу по самую маковку глаза да ушье свое понапихал, и мне мало того, что в коробке сиди, да еще и при всем честном народе? Давай лучше на свежем воздухе погуляем! Погодка – загляденье, давно такой не было.
То ли вампиру почудилось, то ли в этот миг мимо них и вправду хвостом вперед пролетела птица. Спорить с Древними бессмысленно, сие он уяснил давно, поэтому просто пошел подле собеседника, мысленно гадая, к каким из камер наружного наблюдения у Ивана Карловича есть доступ и насколько легко считать их разговор. А потом сообразил, что, возможно, Зеленый Князь выбрал столь эффектную ночь не ради красивого появления, а по чуть более банальным причинам: в свисте ветра их беседу стало в разы сложнее подслушать, а стена воды с неба буквально требовала спрятаться под зонтом, попутно лишая посторонних возможности чтения по губам. С одной стороны, родоначальник вампиров категорически требовал не искать по собственной воле контактов с власть имущими местными, с другой – столь же категорично не желал лично выяснять, чего им угодно, и на любую подобного рода встречу засылал сына. Видимо, помнит, зараза, кто привел его сюда из Леса и кто зрит в самую его суть… Потому просьба встретиться со стороны Богдана Ивановича требовала тщательной маскировки, а вот личное общение вызывало в разы меньшее количество вопросов.
– Чего звал? Навел туману и мороку, не могешь никак прямо разговаривать научиться? «Речь пойдет о жизни дамы и, возможно, моей». Про тебя, положим, еще разумею, а вот с дамой некоторая незадача.