– Он меня за руку взял! Тут мультик! ТУТ МУЛЬТИК!
– Это называется кат-сцена, – быстро пояснила девочка, перегнувшись через подлокотник и жадно глядя в экран телефона. Когда видео закончилось, оба подростка словно по команде уставились на лешего.
– Пень, я одного не понимаю: как ты догадался? Или наобум выбрал? – уточнил Ганбата, делая пометки в телефоне.
Тот вежливо улыбнулся:
– Все банально. Подозреваю, переводчики либо не были знакомы с японской культурой, либо не решились искать подходящих аналогов. Мне, считайте, просто повезло: это довольно типичный диалог конца века девятнадцатого и далее.
Шибко понятнее не стало, и в разговор вмешалась уже Дора:
– При чем тут луна?
– Помнится, сударыня на днях назвала меня Карлом и пояснила, что это мем – устойчивая фраза. Подобная же фраза пошла в народ с легкой подачи японского писателя Нацумэ Сосэки, который еще и преподавал английский язык. В частности, он настаивал, что «I love you» нельзя грубо и прямо перевести на японский как «Я люблю тебя», уместнее говорить иносказательно, созвучно. Вместо «ски» – люблю, «цуки» – луна, а обстановка и контекст подскажут собеседнику остальное.
– Ни фига не подскажут, – тут же встрял Ганбата, – я вообще ни в зуб ногой, о чем речь шла.
– Соответственно, – продолжал опекун, – поскольку фраза пошла в народ, появились и разные способы ответа – не менее иносказательные. Первые два обозначали отказ: «Да, красивая» – вы делаете вид, будто не поняли, о чем собеседник; «Как называется то созвездие?» – поняли, но переводите тему, уходите от ответа. И только «Она была прекрасна все это время» несет посыл «Я тоже давно испытываю к тебе чувства».
– Вот же ни хрена себе, – присвистнул наследник патриарха. – Ты нам, считай, не с японского, а с русского на русский перевел!
– Как вы вообще про такое узнали? – недоуменно переспросила Пандора.
– Здесь тоже все банально: боялся пропустить благоприятный намек с вашей стороны и потому старался изучить как можно больше справочной литературы. Сомневаюсь, что язык цветов или взмахи вееров нынче в ходу, как и тайные знаки перчатками, а посему сосредоточился на изустных и письменных рекомендациях современников.
– Вы сами сказали, он жил в девятнадцатом веке, – со скепсисом напомнила девочка.
– Немного двадцатого тоже захватил, – уточнил леший. – Считайте, почти ровесник.
– Честно? Я подобный диалог в реальности вообще не могу представить.
– А вот я могу! – радостно отозвалась из своего угла Ирина и получила в ответ гневный взгляд Доры.
После перерыва на обед игра продолжилась, и Александр Витольдович все чаще и чаще включался в обсуждение, то цитируя японских поэтов, то помогая с выбором цвета платья. Сайонджи оказался тем еще крепким орешком, помешанным на традиционной культуре, и Пандора подозревала, что без подсказок опекуна они с Ганбатой надолго бы с ним застряли, – количество заметок в телефоне вампиреныша росло в геометрической прогрессии. Постепенно обстановка в гостиной менялась: Ганбата пододвинул кресло ближе к дивану, дабы и подруга, и леший лучше видели происходящее, сама девочка практически не отлипала от экрана, а Александр Витольдович, сев насколько возможно близко к ней, явно пребывал в шоке от собственной наглости. Дору, впрочем, ничего не смущало, и порой, когда обсуждение скатывалось в череду взаимных подколок, она в приступе показной обиды даже аккуратно пихала опекуна в бок локтем. И никто из увлеченных «Сладкими небесами» лиц не заметил, с каким неподдельным интересом Искра поглядывает в сторону дивана, сколь редко листает принесенные с собой книги и как аккуратно, почти незаметно, черкает в тетрадке то одно, то другое. Застряв на пазле с отсылками к карточной игре «Ханафуда», они не обратили внимания и на приятный теплый ветерок, который мог бы их предупредить. А буквально через минуту из избушки лешего прямо в небеса взвилась огненная буря.
– Дора! Она снова горит! – поспешил предупредить подругу Ганбата.
– Знаю. Более того, сейчас даже я это вижу! – заорала ему в ответ девочка и, пытаясь перекричать поднявшийся рокот, обратилась к Искре: – Ира, стоп! Хватит!
Александр Витольдович каким-то чудом, несмотря на сильнейший ветер, преодолел разделявшее их расстояние и принялся тормошить библиотекаря за плечо, но та словно не слышала, строчила и строчила, слово за словом, шепча что-то под нос.
– Руку вправо, тетрадь влево! – скомандовала Пандора опекуну, и тот немедленно исполнил приказ. На секунду пламя словно застыло, а потом и вовсе исчезло без следа, и в эпицентре остались только Ирина, державший ее тетрадь леший, ничуть не обгоревшая конторка и очень-очень удивленный Репа. В гостиной повисло выразительное молчание.