Богдан Иванович уставился на нее во все глаза.
– Это… как?
– Как есть. Днем, видимо, дождь был. Стою, никого не трогаю, бац – и на меня буквально напрыгивает лужа, которая еще недавно аж у остановки была.
– Дайте угадаю: тест у вас все еще отрицательный? – осторожно поинтересовался патриарх.
– Ты про воду в стакане-то? – уточнила русалка. – Кажется, только хуже стало. Не подскажешь, где у тебя можно одежду постирать?
– Просто оставьте в ванной, персонал обо всем позаботится, – сказал вампир и тут же нахмурился: – Составить вам компанию на всякий случай?
– В душе-то? – иронично выгнула бровь Татьяна.
Патриарх немедленно спохватился:
– Ой, простите, как-то не подумал. Не смею больше задерживать.
– Не боись, мы, глубоководные, не простужаемся, – по-своему интерпретировала его слова русалка. – Но отмыться чертовски хочется, так что жди, пока наплескаюсь, и готовь вино. Я задолбалась думать и хочу расслабиться.
– Конечно, не волнуйтесь.
Русалка махнула ему рукой и удалилась в сторону ванной, гадая, какое еще исследование могло привести ее компостера к любовным романам. Ну если только человеческой тупости…
Среди всех сегодняшних новостей от Марата одна – будто вампирам не чужды эмоции, просто из-за клеточного устройства их сложнее идентифицировать – больше остальных завладела сознанием Богдана Ивановича. В принципе, глядя на сына, он не мог не догадываться о тотальном пробеле в концепции бесчувственных биологических машин, которыми вампиры привыкли себя воспринимать, но всегда списывал это на личную специфику Ганбаты, благо его особенности противоречили общепринятым нормам и до обращения. Свои же хобби патриарх полагал не более чем склонностями, забавными искажениями восприятия, порожденными годами изучения человеческой культуры. И вот нате, здрасьте-приехали – видимо, и балет, и чтение, и джаз ему и вправду нравятся. В голове, словно кувалда, билось: если вампиры способны любить…
Богдан Иванович обреченно откинулся на спинку кресла и достал спрятанную книгу. В интернете этот роман отчаянно нахваливали за великолепную любовную линию и страстных персонажей, но от вампира они напрочь ускользали, прячась за потрясающими историческими и фактическими ляпами. Возможно, искать чувств стоило в другом месте, но большая часть известной ему классики – от «Ромео и Джульетты» до «Тихого Дона» – ничего похожего на описанное в восторженных отзывах в сердце патриарха тоже не вызывала. Невероятный душевный подъем, легкость, ощущение, будто все наконец как надо? Было ли вообще в его жизни подобное хоть раз? Богдан Иванович старательно блуждал по клеточной памяти в поисках ответов, но рой лишь разводил ложноножками: «Не понимаем. Для сравнения нужен образец».
Вампир закрыл глаза – в памяти снова всплыла Маргаритифера. Повзрослевшая, сильная и более не похожая на Татьяну, если только лицом. Подле – нелепый богатырь, умудрившийся, однако, ей чем-то приглянуться. В воспоминаниях новой подруги Ганбаты Марго отзывалась о своем муже очень и очень тепло, несмотря на все, что тот наделал… и гладила его по волосам.
Сознание немедленно засигналило, привлекая внимание. Диван, пальчики Татьяны – вот оно, искомое. Патриарх отмахнулся – глупости, но, когда образец нашелся, клеточный рой отказывался просто умолкнуть. Ты смотришь на нее так же, как тот дуралей на свою жену, – ну, с той лишь разницей, что догадываешься рот держать закрытым. Ты любишь ее прикосновения. Ты любишь с ней говорить. Ты любишь с ней быть. Мы любим с ней быть.
Мы любим?
Богдан Иванович вскочил, пытаясь унять охвативший мандраж. Бред какой. Татьяна – приятная спутница, подруга, близкая по духу, но не такого же толка…
«Такого-такого! – кричало все его естество. – Ты ж сам к ней на колени лег! И она разрешила так делать еще! Когда мы сделаем так еще?»
Несомненными плюсами проприоцепции выступали возможность сохранять связь между клетками даже в рассредоточенном состоянии и идущая с ней рука об руку полуавтономность оных. Минусом, как выяснилось, было то же самое: сколь бы ни пытался теперь вампир заткнуть собственные мысли, те лезли с неостановимой силой, словно каждая частичка взялась переубедить соседку. Хотел про любовь, а теперь отмахиваешься? Нет уж, дудки. От себя не убежишь. Н-н-на те про любовь!
Много лет назад, выпускной вечер. Он говорит с успешно закончившими обучение вампирами, поворачивает голову, видит знакомый силуэт и просит его простить. Не обознался – Татьяна. Уточняет, не видела ли та сестру, приглашает на танец… и совершенно не обращает внимания ни на раскрасневшиеся ушки своей партнерши, ни на внимательный взгляд из-под пушистых ресниц, ни на счастливую улыбку, когда там, в беседке, он вел ее в танце и нес бессмысленную дребедень. Он вообще почти не обращает на нее внимания, не знает, что типично, а что – не очень, и явные признаки юной влюбленности проходят мимо его сознания так же верно, как скорый поезд – мимо заброшенного полустанка. Хотя, конечно, влюбленность – довольно громкое слово. Но он был ей не безразличен, это очевидно. Кажется, как-то она обронила, мол, идеал разбился вдребезги? Господи, если бы она сейчас так на него посмотрела, он бы весь мир положил к ее ногам. Пожалуй, предварительно смахнув с него пыль.