Богдан Иванович внимательно посмотрел на своего секретаря.
– Вы ничего не хотите мне сказать?
– Хочу. Но не сегодня. Удачи, – отчеканил тот, поспешно собрал вещи и покинул квартиру. Патриарх с русалкой снова остались одни.
Усевшись на все тот же складной стул, стойко перенесший Марата, вампир уставился в одну точку. Насколько он помнил, изначально весь сыр-бор разыгрался из-за кинжала, который новая подруга сына неизвестным и крайне подозрительным способом просто подложила в его собственный письменный стол, под изустное обещание вернуть, и почему-то Богдану Ивановичу четко представлялось: оное лучше сдержать. Возможно, из-за автоматически всплывавшего вопроса, чего же еще может сие дитя подложить в твой собственный стол…
Внезапно русалка открыла глаза, приподнялась на локтях, в панике озираясь, но, завидев его, столь же внезапно расплылась в улыбке – теплой, мягкой и доброй, в общем, совершенно ей не свойственной. Патриарх забеспокоился.
– Как вы себя чувствуете?
Она хихикнула, чем напугала его еще больше.
– Опять робеешь? Дай угадаю, меланхолил?
Ну, по большей части так оно и было, но Богдану Ивановичу явственно чудилось: речь они вели о совершенно разных вещах.
– Вы какое-то время провели без сознания и буквально горели, я беспокоился.
– Правда? – удивилась она, садясь, и, внезапно вскрикнув, прикрыла грудь. – Ой, а где моя ночная рубашка?
Патриарх, не понимая уже вообще ничего, протянул ей брошенную неподалеку пижаму.
– Хм, китайская? – удивленно повертела шелк в руках Татьяна, надевая. – В любом случае зря беспокоишься: я чувствую себя уже намного лучше и полна сил! Можем возвращаться. Если честно, такие огромные окна даже как-то пугают, никакой приватности. Сразу видно – больница… – продолжила она, покосившись на панорамные окна.
– Это не больница. Это мой дом, – решился мягко напомнить вампир, чем вызвал очередную волну недоумения:
– Правда? Вот уж точно я была в беспамятстве, иначе не позволила бы тебе купить столь безвкусное нечто. Да ты посмотри на эти ковры – новомодная вульгарщина! А картины? Мешанина из эпох, солидные классики по соседству с выскочками-однодневками? – На этих словах она бросила красноречивый взгляд на Мане. – Надеюсь, с тебя не очень много содрали? Обязательно покажи бумаги, вместе разберемся… Ой, а почему ты снял перстень?
Она уставилась на патриарха. Он, в свою очередь, уставился на перстень и, прожигаемый пытливым взглядом, медленно его взял и принялся вертеть в руках. Русалка снова хихикнула:
– Боже, ну как ребенок, честное слово! Лишь бы пошалить.
Татьяна осторожно забрала у него кольцо, легким движением надела ему на безымянный палец и, поцеловав руку, потрепала по волосам.
– Какой же ты у меня дурашка. Так бы и съела! Но, – тут она чуть не зевнула, поспешно прикрыв рот ладонью, – кажется, еще немного вздремнуть все-таки не помешает. А потом обязательно домой! – С этими словами она нежно чмокнула вампира в щеку и, забравшись поудобнее под одеяло, прошептала:
– Только чур не оставляй меня одну! Хорошо?
Впервые в жизни возжелавший использовать слово «охренел» в качестве описания состояния собственной души, Богдан Иванович просто молча кивнул. Русалка снова заулыбалась:
– Вот и славненько. Спасибо, Густав…
Какой еще, к черту, Густав?
Глава 11. Чем дальше в Лес, тем глубже в Лес
Следующим утром четверо подростков и одна библиотекарь собрались в гостиной Александра Витольдовича на инструктаж, который Ганбата по привычке именовал брифингом. Сам хозяин избушки тоже присутствовал, как и обреченный на сопровождение детей енот: оба старались не особо отсвечивать и прилежно следили, дабы вазочка с плюшками не опустела. Пандора в шортах и выменянной у вампиреныша рубашке стояла подле меловой доски, прикаченной откуда-то Репой, и тыкала указкой на выписанные заранее пункты, а остальные мрачно кивали с расставленных вокруг табуреток. Папа всегда повторял: мол, главное в подготовке – планерка, и накосячить еще и здесь девочке совершенно не хотелось.
Правда, начала она с малодушной надежды: