Я немного шокирована, когда Дэй в ответ всего лишь пожимает плечами.
— Когда-нибудь наступает время и место для всего. — Его голос кажется холоднее и грубее чем обычно. — Я никогда не видел смысла в убийстве солдат Республики. Конечно, я ненавижу их, но ведь они не главный источник зла. Они всего лишь исполняют приказы своего начальства. А на счет Электора? Я не знаю. Избавиться от одного человека, который руководит всей этой системой, кажется небольшой ценой, чтобы начать революцию. Тебе так не кажется?
Я не могу избавиться от чувства восхищения при таком его отношении. В том, что он говорит, есть смысл. Но мне все еще интересно, сказал бы он то же самое еще пару недель назад, до того, как все эти ужасные вещи произошли с его семьей. Я не могу сказать ему том, что встречалась с Андэном на балу. Гораздо труднее принять то, что ты должен убить человека, которого встречал — восхищался им — лично.
— Как я и сказала. У нас нет выбора.
Дэй сжимает губы. Он знает, что я не говорю ему то, о чем на самом деле думаю.
— Это должно быть трудно для тебя, повернуться спиной к Республике, — говорит он.
Не поднимая головы, я продолжаю снимать с него ботинки.
В этот момент Дэй снимает с себя куртку и расстегивает жилет. В это мгновение я вспоминаю тот момент, когда я впервые встретила его на улицах Озерного. Тогда, он каждый вечер снимал жилетку, чтобы подложить ее Тессе под голову, как подушку. На этом заканчивается мое лицезрение тела Дэя. Сейчас он медленно расстегивает пуговицы на рубашке, обнажая часть груди. На шее у него висит кулон, четверть Американского доллара, покрытого с обеих сторон металлом. Во время нашего путешествия в темном вагоне поезда, он рассказал мне, что его отец привез монету с фронта. Расстегнув последнюю пуговицу, он останавливается и закрывает глаза. По его лицу я вижу, как ему больно, и от этого на глаза наворачиваются слезы. Самый опасный преступник Республики на самом деле всего лишь мальчик, который сидит сейчас передо мной, такой уязвимый, доверяя мне всего себя.
Я встаю и помогаю ему снять рубашку, случайно задевая его плечи. Я старательно пытаюсь концентрироваться на дыхании и сохранить здравый смысл. Но в тот момент, когда он до конца снимает рубашку, оголяя руки и грудь, у меня из головы вылетают все мысли. Тело у него стройное и подтянутое, а кожа на удивление мягкая, за исключением небольших грубых рубцов (четыре шрама на груди и животе, еще один в виде диагональной линии от левой ключицы до правого бедра и заживающая рана на руке). Он пристально наблюдает за мной. Трудно описать Дэя тем, кто никогда в жизни его не видел — экзотическая, уникальная внешность, оставляющая неизгладимое впечатление. Сейчас он сидит очень близко, настолько, что я могу различить небольшие разводы в левом глазу, цвета синего океана. Его горячее дыхание обжигает мне щеку, но я не хочу отворачиваться.
— Мы во всем этом вместе, верно? — шепчет он. — Ты и я? Ты ведь хочешь быть здесь, да?
В его голосе слышится вина.
— Да, — отвечаю я. — Я сама сделала выбор.
Дэй притягивает меня к себе так близко, что мы соприкасаемся носами.
— Я люблю тебя.
Мое сердце переворачивается в груди от волнения и желания в его голосе — но в тот же момент, во мне начинает говорить моя рациональная часть. Маловероятно, что он насмехается надо мной. Месяц назад, он даже не подозревал о моем существовании.
— Нет. Не любишь. Пока, — вырывается у меня.
Дэй недовольно хмурит брови, как будто я обидела его чем-то.
— Я имею в виду именно то, что говорю, — говорит он прямо мне в губы.
Я беспомощна против этой боли в его голосе. Но все же. Это все еще слова мальчика, который находится в плену у обстоятельств. Я хочу сказать ему о своих мыслях, но язык уже не слушается меня. Как он может быть в этом так уверен? И я определенно не понимаю своих новых чувств — я здесь, потому что люблю его или потому что должна?
Дэй не стал дожидаться моего ответа. Одной рукой он обнимает меня за талию и притягивает к себе, сажая на здоровую ногу. Я задыхаюсь от неожиданности. А затем он прижимается к моим губам. Другой рукой он прикасается к моему лицу и шее; его пальцы на моей коже кажутся одновременно нежными и немного грубыми. Дэй медленно целует сначала уголок моего рта, щеку, линию подбородка. Моя грудь теперь тесно прижата к его. Я закрываю глаза. Мысли кажутся далекими и приглушенными, скрытыми за пеленой тепла. Хотя где-то в глубине души, голос разума все еще кричит мне остановиться.
— Каэде нет уже восемь минут, — говорю я в перерывах между поцелуями. — Они ждут, что мы вернемся через двадцать две минуты.