А незнакомец с пониманием смотрел мне в глаза, и не отпускал руку. Угасающее сознание запечатлело, как с грохотом упал на пол пластиковый стул, но мне было уже все равно: я пантерой бросилась на злосчастного покупателя, вцепилась ногтями в лицо и волосы, пытаясь зубами добраться до горла. А тот, не растерявшись, крепко перехватил меня правой рукой, а левой быстро взмахнул рукой перед моим лицом, и сознание померкло. Последнее, что я запомнила, были слова:
- Что, не хочешь ее отдавать? А придется. Кишка тонка тягаться с проклятым, который однажды уже низверг твоего повелителя туда, где ему самое место...
- ...думаешь, стоит еще раз? - донесся слуха тихий хрипловатый голосок. - Здесь же доза лошадиная. Хотя, нет, все-таки, слоновая... Или слоновья? Или слоновая... Ух, чтоб им пусто было, мамонтам этим!
Что-то скользкое и холодное сдавило мою руку повыше локтя. Глаза открываться отказывались, а тело казалось огромной неподвижной колодой. Где я? И кто эти двое? Я дома? Ой, что со мной происходит?
- Стоит, - другой голос, ровный и бесстрастный, показался мне смутно знакомым, - всего один кубик, так, на всякий случай. В конце концов, что мы теряем.
Что-то острое вонзилось в вену. Я попыталась возмутиться, но язык задеревенел, и вместо слов из груди вырвался тихий вздох.
- Смотри-ка, чует! - одобрительно проскрипел голосок, похожий на стрекотание сверчка. - Ну, молодая, хоть и не выглядит очень уж крепкой. Глядишь, и оклемается.
Иглу вытащили из вены. Я попыталась пошевелиться, но не смогла: тело походило на бревно. Неожиданно меня закрутило в бешеном вихре. Рука вспыхнула огнем. Сознание вновь меркло, стало холодно.
- Она скорей всего жива, но как долго это будет продолжаться, я сказать не могу. Несладко придется, если жива останется. Нити, что душу с телом связывают, ослабли до предела, смерть теперь девчонке в затылок дышать будет, - глухо произнес второй голос.
- Жалко, молодая, хорошенькая, ей бы жить да жить, - над ухом раздался горестный вздох, потом сухая ладонь легла на лоб. - Жара вроде нет. Эх! Руки-ноги грязные, один этот, как его, кроссовок где-то потеряли, да еще и в пижаме. Я похожую намедни на актриске одной в сериале видел. Так откуда ты ее приволок?
Ой, моя вторая кроссовка осталась во дворе, у мусорных контейнеров! А с чего это меня ночью на мусорку понесло? А, не меня понесло, а я понесла - пакет с 'убойным' ароматом.
- Это сейчас хорошенькая, - хмыкнул второй, набрасывая на меня одеяло. Надо же, впервые намек на эмоции! - А час назад, в 'Розовом береге', старухой смотрелась, краше в гроб кладут. Я сначала решил, что вижу спившуюся бабенку, потом уже сообразил, что дело нечисто.
- Так уж нечисто? - недоверчиво осведомился Скрипучий. - Не верится как-то...
Кто-то из этих двоих заботливо подсунул мне под голову подушку.
- Нечисто не то слово, Гаврила. Грязно, очень грязно. Я сам бы никогда на такое не пошел.
- Послушай-ка, так девочка правда ну... как бы сказать-то... Такая же, как ты?
- Да, она тоже, что удивительно. В ней способность к магии за километр почуять можно. Никак не думал, что столкнусь здесь с чем-то подобным. И, надо думать, есть еще кто-то третий... Знаешь, Гаврила, раз уж выспался, здесь посиди, посмотри за ней, а я спать пойду. Если что, зови.
- Иди, иди... А чего будет-то, ежели не очухается? - затарахтел сверчок.
- Вот если не очухается, тогда и будем думать. А сейчас не забивай голову ерундой. Девочка наша сейчас хоть на человека похожа стала, хороший знак, не находишь? Спокойной ночи.
Скрипнула дверь, из-за нее послышались удаляющиеся шаги.
- Ох-ох-ох! - вздохнул Гаврила. - Если полночи пробегать по району в поисках подходящего курева, а потом вернуться с расцарапанным лицом и невменяемой девчонкой, жертвой косорукого колдуна, неудивительно, что не высыпаешься. А ты держись, держись, помирать не вздумай!
Я провалилась в темноту.
Глава 2
Сознание возвращалось медленно, будто нехотя. Я поняла, что лежу на боку на мягкой, но не очень-то широкой лежанке, под теплым одеялом. Немного ныл левый висок, болело горло, что неудивительно после ночной прогулки в джинсовой курточке, пижаме и одной кроссовке. И почему я не сообразила швырнуть лук (как вспомню, вздрогну) в окно? Зачем потащилась на улицу? Да, дура в моем случае не оскорбление, а диагноз! Однако в целом я чувствовала себя хорошо. По крайней мере, пока. Ведь толком неизвестно, где я нахожусь, и чем же закончилось мое ночное путешествие. Помню только, что странный парень притащил меня сюда из 'Розового берега', куда я вчера забрела в надежде выпить кофе, который помог бы мне не заснуть где-нибудь в неположенном месте и, по возможности, без приключений добраться до дома. И оказалась здесь.
Сквозь вату тишины послышался шуршащий звук, будто кто-то водил ногтем по бумаге. А затем я услышала тихие голоса - кажется, двое сидели совсем близко от меня и вели неспешные беседы. Нос уловил запах кофе и ванили, кто-то нетерпеливо постукивал ложечкой по блюдечку и, судя по едва слышному шуршанию ткани, беспокойно ерзал по дивану или, может быть, по креслу. И, что совсем уж странно, кто-то с подхрюкиваньем мычал модный мотивчик. Надо бы оглядеться, но так, чтобы хозяева не заметили, что я проснулась, и хорошенько подумать, что же делать дальше. А пока что я тихо лежала на выделенном мне диване, набиралась смелости, чтобы открыть глаза, и подслушивала беседу, постепенно вникая в ее смысл.
- Ох, чегой-то не того выходит. Ты, рогатый, небось, совсем в картишки резаться-то не умеешь. Или умеешь, да мухлюешь. Где это видано, чтобы десятку треф семеркой червей крыли?! - раздался знакомый скрипучий голос одного из вчерашних 'лекарей', кажется, его зовут Гаврила. Не самое популярное в наше время имя, но не думаю, что 'лекарь' молод, скорей ему хорошо за пятьдесят.
- Да как же, Гаврила Мефодьич, нельзя? - нагло ответил ему дискант с подхрюкиванием. - Ты зенки-то разуй или очки протри салфеткой, что ли. Семерка, хрю, козырная. Во-во!
А почему Гаврила назвал своего собеседника рогатым? Зуд любопытства оказался сильнее осмотрительности. Я медленно открыла глаза, обвела взглядом комнату и, несмотря на больное горло, чуть не заорала. Да и было отчего: за круглым столиком у распахнутого настежь окна, через которое в комнату проникали ласковые лучи утреннего солнца, в креслах сидели двое существ, в высшей степени странных. Старичок в длинной серой рубахе с вышивкой, овечьей безрукавке и лаптях на босу ногу, с белоснежно-седыми, слишком густыми для старика, волосами, спускающимися ниже плеч, такими же усами и бородой до пояса, и, как апофеоз всему, криво сидящие на носу-картошке огромные очки в роговой оправе только с одной дужкой. Другое существо походило на сидящего прямо козленка, но на морде большим розовым пятном сиял свиной пятачок, из ноздри которого торчало большое кольцо, вроде бы из золота. Да и рога больше на коровьи похожи. Глазенки горят, как фосфором обмазаны, маленькие, хитровато-наглые. Тщедушное тельце полностью покрывала густая бурая шерсть, а на голове криво сидела серая панамка из денима. Но окончательно меня добил длинный хвост с кисточкой на конце, перекинутый для удобства через подлокотник кресла. И эти существа играли в карты! Причем, как стало понятно из сдержанных переругиваний, на интерес. На моих глазах проигравший Гаврила Мефодьевич был вынужден лезть под стол и кукарекать там, правда, шепотом, чтобы меня не разбудить. А его партнер по игре веселился вовсю, опять же беззвучно, и подбрасывал к потолку свою панамку. В комнате повис запах сигаретных окурков, несвежего белья и, почему-то, болотной тины. Ну и чудеса мерещатся! Мне все это бред шизофреника напоминает, и, если все это не сон, то у меня действительно крыша поехала. Да-да, именно так, далеко, надолго и конкретно. Остается слабая надежда, что мне это снится. Я потихоньку ущипнула себя за локоть. Нет, не сниться. Ой, как нехорошо-то!