– Я искал тебя, дедушка, – проговорил По.
– Придвинь лампу, мальчик мой, – попросил Тилифф. – Что, во имя Лионида, ты сотворил со своим лицом?
– Пустяки, дедушка. Просто подрался.
– Со стаей волков?
– С леди Катсой, – ответил По, кивая в сторону Катсы, которая стояла в изножье кровати. – Не бойся, дедушка. Небольшая дружеская потасовка.
– Дружеская потасовка! – фыркнул Тилифф. – Ты выглядишь хуже, чем она, По.
По расхохотался. Он много смеялся, этот лионидский принц.
– Я наконец-то встретился с равным, дедушка.
– С более чем равным, – отозвался Тилифф, – так мне думается. Подойди, дитя мое, – позвал он Катсу. – Выйди к свету.
Катса подошла с другой стороны кровати и встала перед ним на колени. Тилифф повернулся к ней, и она вдруг вспомнила о своем грязном, окровавленном лице, о спутанных волосах. Как кошмарно она, должно быть, выглядит.
– Дорогая девочка, – мягко сказал он, – ты спасла мне жизнь.
– Мой принц, – отозвалась Катса, – если кто и спас вам жизнь, то это мой кузен Раффин и его чудесные снадобья.
– Да, Раффин хороший мальчик, – согласился он, похлопывая ее по руке. – Но я знаю, что сделала ты – ты и остальные. Вы спасли мне жизнь, хоть я и не могу понять почему. Не думаю, что кто-нибудь из лионидцев когда-то сделал тебе добро.
– Я никогда не встречала лионидцев, – сказала Катса, – до вас, мой принц. Но вы кажетесь очень добрым.
Тилифф закрыл глаза. Казалось, он утопал в подушках. Изо рта вырвался протяжный вздох.
– Он так засыпает, – с порога успокоил их Раффин. – Ему нужен покой, и силы вернутся. – Он сунул По в руки что-то завернутое в ткань. – Это лед. Приложи к глазу. Похоже, она тебе и губу разбила. Где еще болит?
– Везде, – ответил По. – Такое ощущение, будто по мне промчалась упряжка лошадей.
– Скажи честно, Катса, – сказал Раффин, – ты пыталась его убить?
– Если бы я хотела его убить, он был бы мертв, – ответила Катса, и По снова засмеялся. – К тому же он не смеялся бы, – добавила она, – если бы все было так уж плохо.
Все и вправду оказалось не так уж плохо; по крайней мере, Раффин, осмотрев По, не нашел ни одной сломанной кости и ни одного синяка, который не зажил бы вскоре. Потом он повернулся к Катсе, изучил пересекавшую челюсть царапину и отер ее лицо от грязи и крови.
– Царапина не очень глубокая, – сообщил он. – Еще жалобы?
– Никаких, – ответила она. – Я и царапины-то не чувствую.
– Думаю, платье придется отправить в отставку, – сказал он. – Получишь от Хильды страшный нагоняй.
– Кошмар, я ведь так любила это платье!
Раффин улыбнулся, взял ее за руки и отступил, чтобы оглядеть с ног до головы, а потом от души рассмеялся.
– Что может показаться таким забавным принцу, который покрасил себе волосы в голубой цвет?
– Впервые в жизни, – отозвался он, – ты выглядишь так, будто побывала в битве.
В покоях Катсы было пять комнат. Первая – спальня, украшенная темными драпировками и гобеленами, выбранными Хильдой, потому что Катса отказалась этим заниматься. Вторая – ванная комната белого мрамора, большая, холодная и практичная. Потом столовая с окнами во двор и небольшим столиком, где она ела, иногда с Раффином, или с Хильдой, или с Гиддоном, когда он не выводил ее из себя. Еще гостиная, полная мягких кресел и подушек, которые опять же выбирала Хильда. Катса не пользовалась гостиной.
Пятая комната когда-то была комнатой для вышивания, но трудно было вспомнить, когда Катса в последний раз что-то вышивала, вязала или штопала чулок. По правде говоря, она даже не могла вспомнить, когда в последний раз чулок надевала. Комната со временем превратилась в оружейную: на ее стенах Катса хранила свои мечи, кинжалы, ножи, луки и дубинки. Еще там появился массивный квадратный стол, и теперь в этой комнате проводились заседания Совета.
Катса сидела в ванне уже второй раз за день, собрав мокрые волосы в высокий узел. Платье она бросила в камин в спальне и с огромным удовлетворением наблюдала за его гибелью в дыму и пламени. Прибыл мальчик, который обычно стоял на страже во время заседаний Совета. Катса направилась в оружейную и зажгла факелы, висевшие на стенах между ножами и луками.
Раффин и По пришли первыми. Волосы По были еще влажными после мытья. Вокруг золотого глаза налился синяк, сделав взгляд еще более лихим и пугающим, чем раньше. Он сел за стол, сунув руки в карманы. Глаза его метались по комнате, разглядывая коллекцию Катсы. По надел свежую рубашку, ворот ее был расстегнут, рукава закатаны до локтей, открывая руки, такие же загорелые, как и лицо. Не понимая, почему обращает на все это внимание, Катса нахмурилась.