— Глупые братья! — взывал к толпе Мендес Масиэл, переступая с бочки на бочку, а за ним по земле шли пока двое — два пастуха — Грегорио Пачеко и Сенобио Льоса, другие стояли, подняв головы, вбирая слова.— Слушайте, невежды, когда-то давно на сыпучей земле Ассирии идол возрос Молох! Был человеком — в медь обратился... От всякого добра с вина и с воды, с хлеба и с сена — взымал свою долю! Вначале трудился — был человеком, трудился на пашне, но бросил он землю, возненавидел и стал забираться по склону, вверх подниматься и поднялся, как думал, — на самом же деле сползал незаметно и скатился в ад, преисподнюю, хоть и стоял на вершине! И подобные вам, такие ж глупцы, на спине ему воду таскали...
Ах, какие пары кружились — великий маршал, прищурив глаза, смотрел на цвет, на сливки трехслойной паствы; кружились пары, не смея поднять раболепный взгляд на великого, неколебимого, а великий пальцем подзывал: «Поди-ка!» — одного из зачарованных им. И, чрезмерно покачивая от волнения плечами, но будто бы степенно, подходил к нему весь обмякший грузный торговец Артемио Васкес. «Как делишки, мой...» — спрашивал великий маршал. «Благодарствую, вашей милостью, грандиссимохалле... В роще был я, обыскал места, где высокодержавная супруга ваша утеряла перстень, грандиссимохалле. Известно, кто ищет — обрящет... Не этот ли?» — «Он самый, мой Артемио, сразу узнал — ее алмаз». — «Анисето отдать?» — «Да, да... ему... Иди танцуй». — «Куда мне в мои годы... — смущенно улыбался Артемио Васкес и, спохватившись, в страхе спрашивал: — С кем прикажете, великий маршал? Только укажите, с кем, и...» — «Ни с кем, хале, ступай посиди».
И манил к себе пальцем генерала-красавчика: «Как поживаешь, мой?..» — «Сами знаете, грандиссимохалле, распорядок суровый, честный военных во имя... Отдыхая, прогулялся в рощу, подышать воздухом... Глянул под ноги и вижу — в траве валяется перстень вашей высочайшечтимой... Он самый, да, великий маршал?» — «Да, он самый... С редчайшим жемчугом...» — «Анисето?» — «Да, ему, а теперь ступай, не теряй времени, поклон госпоже Гумерсинде... и пришли генерала Хорхе». — «Как изволите, гранди....» — «Хорошо, мой генерал, как дела — все в учениях или...» — и маршал заглянул ему в глаза. «Вечером, в час, когда все стихает, в час усталости, я прогуливался в роще, всмотрелся в цветы...» — «Может, чужой?» — «Нет, маршал, кто другой мог утерять подобный бриллиант, кроме повелительницы...» — «Да, он самый». — «Анисето?» — «Да, ему, поклон шалунье Маргиче, позови-ка мне Порфирио...»
— Подобно другим, Молох тот в поле трудился сначала, и был сосед у него — Иоанн, простой, вроде вас, человек... Но однажды, в злосчастный день, заглянул ему Молох в глаза. Вечером, в час, когда все стихает, в час усталости, когда тощие ноги Иоанна, намаявшись за день, еле несли его к дому, он столкнулся глазами с Молохом, сообразившим, что можно одолеть его, и вздрогнул Иоанн, испугался. Но нет и не было на свете трещины, что, расколов одно, не укрепила б другое, и Молох из глаз его набирался сил, укреплял, ужесточал свое окаянное сердце, не отрывались их взгляды, и, жалкий, иссякал Иоанн, умалялся... Тьфу, на вас походил он, на вас, глупцы!