— Мое?
— Да, как звать?!
— Рохас.
— Чем кормишься?
— Пастух я, вакейро.
— Большое пасешь стадо?
— Не очень.
— На кого работаешь?
Рохас потупился, пробормотал:
— На каморского сержанта.
— Мерзавец! А тебя как звать?
«Ладно, не сердись, Мерседес, — умолял великий маршал, ласково поглаживая ей неохватное колено. — Семь перстней вынудил его дать за это». — «Скажи-ка, перстни... Невидаль какая... Сыграй, Стелла, чего-нибудь этакого. Ах, и Ригоберто допустили? И он обожает меня, вроде тебя, спасибо, Гермоген... И ты в роще, да? Хорошо. Да, Анисето». Великий маршал Эдмондо Бетанкур, волнуясь, пальцем подозвал к себе придержанных для Мерседес уродин — для контраста и разнообразия: «Подойди-ка, Педро Карденас... Да, тот самый перстень... Да, да, Анисето... Пошли ко мне дона Риго...» И, поставив карлика перед собой, вторично подозвал к себе самого неприглядного из гостей — богатого торговца Артемио Васкеса, однако Мерседес Бостон прискучили уроды, косые глаза ее скользнули по залу, злобно ухмыляясь, оглядели генерала-красавчика, Масимо, Рамиреса Киспе и, внезапно озадаченные, ровно, прямо уставились на незнакомое лицо. «А это кто...» — «Кто, душа моя?..» — трепеща, спросил великий маршал. «Вон тот, бледнолицый, с мешочком в руке....» — «А-а, игрушка Сезара». — «Подзови-ка сюда...»
— Меня?.. Авелино.
— Чей скот пасешь?
— Педро Карденаса.
— Кто такой?
— Каморец.
— Подонок ты. И что получаешь?
— Положенное вознаграждение — четверть приплода, конселейро.
— Вознаграждением считаешь... — Мендес Масиэл прикусил губу. — А если мор случится?
— В счет не идет.
— А если обвинит в обмане, скажет — утаиваешь.
— Такого не бывало — в честности вакейро не сомневаются, конселейро.
— Слышите, глупые?! — прогремел Мендес Масиэл, хлопнув по бедру костлявой, жилистой, сильной рукой. — Вот что сделали с вами иоанны! В новый вид олухов обратили вас, в добропорядочных подонков, расплодились вы честными да ничтожными!
— Конселейро...
— Молчать! Знайте, дурни, знайте, братья, равно виноваты Молох и Иоанн, и хотя Молох — побольше, вам от этого не лучше, потому что вы делались все трусливей и неразумней. А тебя как?.. — Мендес Масиэл внезапно умолк, задержав гневный взгляд на двух статных вакейро, и сквозь гнев просквозило невольное восхищение — они стояли плечом к плечу, но один явно понравился ему больше: ладный, гибкий, с напряженными скулами. Он негромко спросил: