Жоао угрюмо наблюдал за ними издали: «Ух, ветрогон, тьфу...» — а дону Диего вздумалось подразнить Жоао, рассердить, и он спросил вроде бы наивно:
— Вы же не знаете, дядя Жоао, возможно, и вправду сестры...
— Видали мы таких сестер! — взорвался Жоао. — Он рыси в лесу не упустит!
Мануэло овладел наконец собой.
— Что, не могли прийти поодиночке, пташки?
— Боялись в одиночку, — кокетливо пояснила строго одетая. — И какая разница, ты ведь и пальцем меня не касался, — и посмотрела очень выразительно. — Верно ведь, Мануэло?
— Верно, Матильда, верно, — кивнул Мануэло. — Правда, было раз, кажется во вторник, случилось нечаянно задеть вас безымянным пальцем за локоть.
— Это не считается, нечаянно же! — воскликнула женщина, отметив про себя: «Славный мальчик, хороший мой...».
А Мануэло недоумевал в душе: «Зачем ей понадобилось, хотел бы знать...» — и вспомнил при этом кое-какие прелести строго одетой женщины.
— Послушай, Мануэло, пойдем с нами, — нежно-дивным, в меру трепетным голосом взмолилась женщина, утопавшая в кружевах.
— Куда, Лолита?.. — 2удивился Мануэло.
— В Город ярмарок...
— Нет, Бланкита, не могу.
— Почему, Мануэло, почему? — надрывно вопросила женщина с глубоким вырезом.
— Не обижайтесь, девочки. — Мануэло легко поднялся с земли. — Не говоря уже о чем другом, прикончат меня там каморцы, но если б даже...
— Мы укроем тебя...
— Но если б даже, — Мануэло не слушал ее, — я был уверен, что меня не тронут, все равно не пошел бы. Не покину эту землю, так как она... Эта вот земля, на которой я стою, — Канудос.
— Подумаешь, какое дело, — поджала губы одна из женщин, одетая по-мужски, только шею ей обвивал пушистый песец. — Подумаешь, какое дело...
— Для меня — большое дело... очень.
— Эта вот земля? — Женщина мотнула головой, откидывая налезшую на глаза прядь волос. — Идем с нами, умоляем!
— Все, разговор окончен, — сказал Мануэло, и непривычно холодным был его тон. — Не скрою, все вы очень желанны, но за вами не последую.
— Значит, совсем не любишь меня?! — огорченно спросила нежная, красивая, крупная женщина. Она как раз больше других влекла Мануэло, хотя внешность у нее была несуразной: одним было тело, совсем другой, несоразмерной, — голова, нежное, тонкое лицо с синими глазами никак не вязалось с мощно-массивным телом. Переполнившись ею, сочной, упругоподатливой, Мануэло любил заглядывать в бездонную синь ее глаз.
— Ты мне самого себя дороже, — сказал Мануэло, — но эта земля, Канудос, дороже всех женщин на свете, вместе взятых, и...
— Почему, Мануэло, ну что в ней особенного? — капризно не отступала женщина в кружевах, и Мануэло кинул взгляд вдаль, улыбнулся небу:
— Свободная эта земля... Я обрел себя на ней.
— А раньше потерян был?
— Да, Матильда... Более того — обрел душу.
Молча лила слезы та, застенчиво опустившая голову, ковырявшая в смятенье землю, и пальца ее не было уже видно — весь ушел в землю.
А истинный кабальеро, провожая немного погодя женщин, орошавших слезами повязки на глазах, утешал их по дороге:
— Успокойтесь донна... У меня сердце разрывается, когда вы плачете... Успокойтесь донна...
В кресле важно, чинно сидел великий маршал Эдмондо Бетанкур, степенно положив на подлокотники куцые руки. Вид у него был высокомерно невозмутимый, но чувствовалось в нем некое напряжение, и оробело ждал его слов спешно вызванный, мигом представший прозорливый адмирал Цицка. Поодаль вытянулся в струну полковник Сезар, и даже сам Кадима притих у стоп маршала, нацелив на перетрухнувшего адмирала неподвижные, льдисто мерцавшие глаза. Великий маршал бесстрастно разглядывал серые изразцы стен, медлил со словом, и адмирал тихо ждал, выгнув грудь, онемев, замерев в томительном ожидании. «Голову оторву этому Элиодоро, мерзавцу, — приятно улыбаясь, в ярости думал полковник Сезар. — В какой момент объявился, болван, со своими дурацкими новостями, ах, заждалась, наверно, меня, извелась бедняжка, осточертели же вы все со своими вшивыми пастухами, ах, что за грудь у ней!.. А талия!.. Наверняка корсет... проверим, скоро проверим... Конселейро какой-то еще объявился, откуда взялся, собачий сын, на мою голову... Пожалуй, нет, если б затягивалась в корсет, не смеялась бы так легко, стеснял бы он ее... Кретины, каатингу вырубить не сумели! И я хорош, нашел кого посылать... К черту Сузи, эта куда лучше, денег зря дал заранее, волноваться, конечно, нечего, выгорит дело, ах, как затрепетала, когда прижал ее к груди...» — но тут хаотичный поток полковничьих мыслей разом оборвался — великий маршал поднялся с кресла, адмирал с полковником энергично расправили плечи, а Кадима взвил свое бескостное тело. Великий маршал размеренным шагом прохаживался взад-вперед, и по-строевому поворачивались к нему лицом полковник с адмиралом — с пятки одной ноги на носок другой, почетным эскортом сопровождали маршала их угодливые, на все и всегда готовые взоры. Наконец великий маршал остановился, передернулся и вопросил Цицку: