— В порядке военные корабли, те, о которых только нам известно?
— Непорядок у нас исключен, грандиссимохалле.
— В порядке ли — спрашиваю, — нахмурился великий маршал.
— Так точно в порядке, — съежился повелитель вод.
— Смогут ли пройти по реке шириной в тридцать локтей?
— Нет, грандиссимохалле.
— Как дома, все ли в порядке, мой адмирал, что поделывают мои... ваши домашние?..
— Благодарю вас, грандиссимохалле! — горячо воскликнул, воодушевленный вниманием, адмирал. — Сын недавно обвенчался с прекрасной...
— Какая ширина реки позволит свободно проходить кораблям?
— Пятьдесят локтей, не меньше, гранд...
— Лодки у нас есть?
— Сколько угодно, грандиссимохалле.
— Как чувствует себя ваша пленительная супруга, сколько выдержит солдат?
— Кто... гранд...
— Болван, лодка...
— Лодки разные — на девять, двенадцать, пятнадцать и двадцать два.
— Сумеете, хале, на восьмидесяти больших лодках сразиться в случае чего с противником на берегу?
— Вдоль берега?..
— Да.
— Предпочел бы высадить замаскированных солдат на берег, подальше от противника, и дать бой на твердой почве, грандиссимохалле, — разволновался прозорливый адмирал Цицка. — С лодок, сами понимаете... качаются они на воде, не сможем брать их на прицел, а пока подплывем к берегу и высадимся у них на виду, камнями запросто нанесут нам большой урон. Даже втрое превосходя их численно, мы потерпим стратегическое поражение, поскольку...
— Ступай...
— Что изволили приказать, грандиссимохалле?..
— Ничего другого. Ступай!
Двери, как и полагалось всем непотайным, незасекреченным, роскошно инкрустированным дверям в приемной маршала, затворились со специально предусмотренным скрипом. И теперь на полковника уставлены были глаза Кадимы и великого маршала.
— А ты, мой полковник, — медленно промолвил грандиссимохалле, глаза его зловеще сверкнули, — думаю, всему на свете предпочитаешь двухместную лодку? Весьма удобна для влюбленных, не правда ли?..
Полковник все так же стоял по струнке, хотя от неуемного страха у него даже уши трепетали — казалось так.
— Как там моя дорогая родная племянница, твоя нежная супруга Стелла? Прекрасно, конечно? О-о, отлично, отлично! Постой тут, пока я вернусь, мой грандхалле, и подбери мне из твоих людей самого толкового соглядатая, с верным глазом, верной рукой, ловкого, ходкого, малого ростом.
— Ясно, грандиссимохалле.
— Побудешь тут с Кадимой, поразмыслишь.
Зловеще похрустывали в глубине осторожные шаги, тягуче сползал по ступеням, прилипая к ним, блеклый свет, грузно шевелились тени, снизу наплывала, обволакивая, сырость, — по каменной винтовой лестнице, по уводящей вниз спирали спускался в подземелье великий маршал с великолепным факелом из красного дерева; через кривые, извилистые вырезы в земляной стене доносилось жевание — кто-то жестко, неумолимо перетирал что-то зубами. Хмур был маршал, сузив глаза, приглядывался к замысловатым линиям на глухой стене — что-то обозначали они, что-то изображали, вытягиваясь и переплетаясь змеями... В глубине едва приметно рыскал, тускнея, хилый свет, выявляя подземелье; вязкой тяжелой жижей перетекала тень маршала по ступеням. Внизу, в преисподней, в разъятом черном провале, таился повелитель маршала; грандиссимохалле благоговейно, осторожно заглядывал в темную дыру, и оба улыбались: маршал — тускло, опасливо, а дыра — широко, темно, надменно, мрачно — одним своим глазом, единственным, колдовским, бессовестным глазом, требуя положенной дани — блестящего, веского, желтого... Маршал Бетанкур вытащил из кармана слитки золота, медленно опустил в дыру. И тотчас угрюмо закрылась мрачная пасть, а на той стороне во тьме тягуче растворились массивные двери. «Ты?» — спросил человек, не сводя глаз с круглой узкогорлой колбы. «Я, Ремихио». — «Одну минуту, — извинился засекреченный изобретатель, — заканчиваю сложный опыт». — «Давай продолжай, мой... — ласково дозволил маршал, — Главное, делу не повредить...»