— Положи руку.
Подчинился Зе.
Медленно подходил к ним конселейро, и твердым был его шаг, осуждающе заглянул он в глаза первому же, кто оказался перед ним:
— Грегорио, там, в сертанах, мы всё сносили, не так ли?
— Да.
— Как думаешь, почему?
— На чужой земле жили, конселейро... Корней не имели...
Дальше ступил Мендес Масиэл.
— Сенобио, а мы на чужой земле возвели Канудос?
— Нет.
— Мы сами, своими руками его создали, верно?
— Да.
К Рохасу подошел Мендес Масиэл — выпрямился припавший к дереву вакейро.
— Имели же мы на это право, Рохас!
— Да.
— И предвидели ведь, что не спустят нам этого, не оставят в покое?
— Да, предвидели.
— А вы, из озерных селений, не жалеете, что покинули свои обширные сочные земли?
— Нет.
— И после сегодняшнего дня не жалеете?
— Нет, конселейро, нет.
— Там, у себя, вы не знали нужды. Оставили благодатную землю, хотя здесь вас ждали трудности, невзгоды. Дайте ж им понять — ради чего, зачем...
— И сами понимают.
Еще два шага ступил конселейро, приподнял голову понуро стоявшему пастуху:
— Что плохого ты им сделал, Иносенсио, там, в сертанах?
— Ничего.
— Чего ради преследуют они нас, Пруденсио, как думаешь?
— Этого дня они жаждали.
— И не заслуживают ли худшего, Пруденсио?
— Еще как, конселейро... Мы только с мелкими подонками разделались.
В угрюмого вакейро всмотрелся Мендес Масиэл.
— Очень переживаешь, Жоао, что пришлось убивать?
— Кого?
— Каморцев.
— Переживал сначала малость, по слабости... — признался Жоао, в упор смотря на конселейро. — А может, и для них самих лучше...
— Что?..
— Благодаря нам не будут больше творить зло, не отягчат больше душу преступлением...
Одобрительно кивнул конселейро. Обернулся к народу, заговорил спокойно, сдержанно:
— Что вам сказать... Все мы знаем — одолеют нас в конце концов, но знаем и другое — жизнь наша имеет предел, кончится рано или поздно. Из неведомой дали явились на землю и уйдем в дальнюю даль, один раз дарованную жизнь один раз суждено прожить, так проживем ее достойно, и чем прозябать на чужой земле и ждать тихой кончины, лучше пасть во имя родины, обретенной своими руками... В этом честь и радость. Они преследуют нас, они начали, а мы, и сами знаете, братья, никого не собирались убивать. У нас нет другого пути, нет выбора, надо защищать себя, дать им отпор. И туда вы отправились — дать отпор. Что еще остается делать — каморцев не изменить. Так что, пока сможем, будем защищать нашу землю, братья.
И добавил:
— Не раскаиваясь, не сожалея.
Расправив плечи, подняв головы, канудосцы стояли гордые, красивые, отмеченные знаком свободы. Склонила голову набок Мариам, нежно коснулась щекой руки, застывшей на ее плече.
Сгрузили с лошадей ружья и патроны, и, как прежде, уверенны, тверды были движения. Сошел с коня Пруденсио, тихо справился о девочке.
— Как съездили?.. — спокойно спросил Мендес Масиэл.
— Хорошо, конселейро, — с готовностью ответил дон Диего. — Великолепно провели операцию.
— А ты при чем — сражался, что ли? — пробурчал Жоао, но дон Диего оставил его слова без внимания, продолжал торопливо:
— Великолепно расправились с ними, хотя лично я, как и предупреждал, пальцем не шевельнул. Двести коней пригнали, оружие доставили, ни до чего больше не дотронулись. Да, правда, не обошлось без огорчений, четыре досадных прискорбных факта, конселейро, — голос его зазвучал дурашливо. — Коня они нам подстрелили — коня Рохаса, пуля их угодила в нас — угодила в плечо Рохасу, ногу повредили — ногу Рохаса, укусили они — и опять Рохаса... в затылок... Согласитесь, поразительно...