«Ищет брата Александро, — осенило Доменико. — Брата Александро...»
Приободрился скиталец и испугался — что, если лютый каморец прирежет единственную его надежду? Но в комнате не было больше вещей, и не было закутка, где бы прятался кто-либо... Мичинио настороженно приоткрыл узкую дверь, велел задумчиво: «Позовите мне Чичио!» И когда, пресмыкаясь, приполз Чичио, уничижаясь холуйски, главарь жагунсо сказал равнодушно и все же деловито:
— Войну ведем сейчас, и великой Каморе надобны деньги. Вместе отправитесь в Краса-город, мои халеко, пешком, соберитесь, на рассвете подойдите к воротам Среднего города, выпустят вас. Ножа с собой не брать. На пятую ночь, как заберете деньги, — сразу назад, в пути не мешкать, ни с кем в разговор не вступать. Если хоть пальцем тронете друг друга из-за денег и вообще, кишки из вас выпущу. Ты, Чичио, отлично, знаешь, что ждет за это. А ты, сосунок, не вздумай смыться с деньгами, — о как зловеще взблеснули уголья глаз, колюче пронзили, прожгли расширенные зрачки перепуганного Доменико, — из преисподней достану, на дне морском найду...
На рассвете Доменико отправился к воротам Средней Каморы. Медленно выявлялся из мрака город. Петэ-доктор шел рядом, нес запас еды на дорогу. Оба были в деревянных накидках-щитах и масках. Оказалось, рано пришли — еще не изволил явиться Чичио, но часовой открыл им массивные ворота и выпустил Доменико из Каморы. Накидку-щит он сдал. Петэ-доктор стоял рядом, обвязанный крепкой веревкой, второй конец которой надежно намотал на руку страж, — в двадцати шагах от него, в Каморе. Хорошо, что Петэ-доктор провожал, ободрял ласковым взглядом — заметно было и сквозь узкие щели.
— Сколько драхм привезешь?
— Тысячу.
Безмолвно завывая, разрывался, рассеивался мрак.
— Тебе известно, на что их употребят?
— На борьбу с этими канудосцами. — И захотел проявить хоть толику ума. — Жестокие они люди, вон как изувечили каморцев.
Петэ-доктор снял маску, оглянулся и, ухватив его руками за голову, притянул к себе, прямо в ухо шепнул:
— Носы и уши отрезаны у злосчастных дней пять спустя после смерти. Я врач, Доменико, меня не провести.
— Как... — у Доменико перехватило дыхание. — Как, и глаза потом выкололи у трупов?..
— Да, и глаза.
— Кто ж надругался так?..
— Их молодчики, — доктор указал пальцем.
Блекло проглядывалась в сумерках Камора.
— Зачем... Для чего?..
И сам сообразил.
А доктор пояснил шепотом:
— Враги они им... Хочешь узнать все?
Доменико испуганно отстранился и печально опустил голову.
— Сказал — из преисподней достанет меня, на дне морском найдет.
— Кто, Мичинио?
— Да.
— Как знаешь...
У Доменико закололо в глазу — что-то попало; он крепко тер веки, с трудом раскрывая их время от времени, и сквозь слезы тускло поблескивал трехъярусный город.
— Попало что-нибудь в глаз?
— Да.
— Подойди, выну.
Но подошел сам, нежно обхватил рукой лицо Доменико, вывернул веко и осторожно, неторопливо, нежно подул — утишил душу скитальца, а Доменико сжался в ожидании пощечины и крепко ухватился за Петэ-доктора.
Доктор отпустил его и грустно сказал:
— Если когда-нибудь кто-нибудь спросит, как покинул Камору, скажешь, что я влепил тебе на прощанье хорошую оплеуху. Понял?
— Нет.
— Все равно скажешь так, — и поцеловал его в щеку.
Расстроенный Доменико смягчился, спросил с мольбой:
— Петэ-доктор, очень прошу, скажите правду — вы не брат Александро?
— Какого Александро, что за Александро? — вышел из себя доктор. — Сколько тебе твердить, клясться, Доменико, никакого Александро знать не знаю.
К ним направлялся Чичио.
— Здрасьте-привет, мои халеко, долговластья великому маршалу, не пуститься ли в путь?!
Днем угрюмо слушал глупое брюзжание Чичио («Столько жру, хале, и не впрок, не поправляюсь, а почему — не пойму, может, глисты в животе, мать их так-перетак... не, не — я, вроде бы сам прихожусь им матерью...»), ночью не смыкал глаз — ползучий гад лежал с ним рядом, пусть без жала — без ножа был Чичио. Утром вместе ели. Доменико едва притрагивался — отщипнет раз-другой, и все. Чичио набивал утробу, пока не грузнел, и двигались дальше. Шли долго. Краса-города достигли вечером, еще поворот — и покажется город Анны-Марии. Сжалось сердце, подскочило, застряло в горле... Доменико укрылся за деревом и горько заплакал, спрятав голову под плащом, понимал — не пройти ему по улицам с голубыми и розовыми домами, хотя город этот был скорее городом Тулио, чем Анны-Марии. Плащом же вытер мокрое лицо и подошел к Чичио: молодец, расправившись с обильным ужином, наевшись за семерых, зевал и рыгал, дожидаясь его. Медлил Доменико, не знал, как ступить дальше, а из-за поворота показался человек в деревянной маске, с ножом в одной руке и мешочком — в другой, протянул ему драхмы. Брат Александро?! Но тот прошипел: «На, отдашь ему, ну... Чего уставился, ступай, живо...»