Страшный оказался у него голос, невообразимый — из его бездонной глотки лавиной обрушивались на нас звуки, а птицы, всполошенно хлопая крыльями, взмывали в небо. Он же, задрав голову, стиснув кулаки и разъяв глотку, исторгал: «Уба муш нугалам ги-ир нугала-ам ка нугала-ам урмах нугала-ааам...» — и челюсть у него подрагивала. Нет, он не пел, он тянул однозвучным воплем слова: «Ги-ир нугала-ам урмах нуга-ла-ам...» «Хватит, хватит, — поморщился Предводитель, но тот не расслышал, и он шагнул к нему, тяжело похлопал по плечу и сказал удивленно умолкшему великану: — «Хорошо, хватит»,— «Почему, повелитель ? — растерялся воин. — Я тебе еще спою...» — «Нет, нет, — нахмурился Предводитель и остановил, подняв руку. — Достаточно того, что слышал... — и с несвойственным ему лицемерием добавил: — А ты славно поешь, оказывается...» — «Правда? — Исполин радостно прижал кулак к груди. — Первый раз попробовал... — И со страстной надеждой вопросил: — Еще желаешь?» — «О нет, нет, — покачал головой Предводитель. — Хватит...» — «Тогда пойду куда-нибудь подальше, спою». — «Иди, ступай куда хочешь и не спеши возвращаться...»
Изумленно смотрели мы вслед великану, который враскачку взбирался по склону, а когда он скрылся из виду, Предводитель обнажил вдруг меч, пятясь назад. Что ему померещилось, не знаю. И смутился, покраснел, побледнел, а ветер доносил урывками: «Ангалт кигалшее... Гештугани наангуб...» «Поет, опять запел», — улыбнулся Предводитель и ушел в свой шатер. И в эту ночь мы охраняли его, а вдали гремело: «Уба муш нугалам гир ну-гаалаам ка нугалам урмах нугалаам». Чего распелся великан, не знаю, но вопил днем и ночью. Когда войско снялось с места. Предводитель не повел воинов за собой, как обычно, — стал среди нас и пешим двинулся к крепости. Ночью он снова расставил двадцать лучших воинов у шатра и все равно до утра не находил покоя, издырявил копьем весь шатер, озирая из щелок окрестности.
А на другой день, когда мы, предав крепость огню, приставили к стене лестницу для Предводителя, он, прихрамывая, ступил раз-другой и, пряча глаза, сказал: «Не могу, ногу ушиб... Чего ждете?!» Мы бросились к стене, забрались на нее, прикрываясь щитами, попрыгали вниз и яростно уничтожали всех подряд, рубили и кололи, никого не пощадили. Захватив крепость, распаленные, обагренные кровью побежденных, мы выбрались из нее и стали искать Предводителя. О позор! Он укрывался за деревом. Предложили ему войти в крепость, а он спросил: «Всех перебили? Никого не осталось?» — «Всех, у кого было оружие, всех защитников». — «А жителей... — он судорожно сглотнул слюну, — может, остался кто в живых?..» — «Два старика, Предводитель...» — «Два, говорите? — Он задумчиво протянул руку. — Дайте-ка щит». По лестнице поднимался осторожно, со страхом, прижимаясь грудью к ступенькам, рука со щитом над головой дрожала. В крепости с опаской огляделся из-за щита. «Эти вот?» — «Да, Предводитель», — и указали ему на двух стариков посреди площади; один беспечно улыбался, сидя на земле, рядом с ним валялись мехи с водой; другой, со взъерошенной седой бородой, стоял гордо, ястребом глядел вдаль. Предводитель нерешительно подошел к старикам, особенно пугал его тот, что улыбался. Склонился к нему и даже улыбнулся вроде, но рука его все равно крепко сжимала рукоятку меча. Старец был голубоглазый, весь высохший и какой-то безукоризненно чистый. «Уба муш нугалаам ги-ир нугалам ка нугала-ам», — донеслось издали. Предводитель резко обернулся. Старик взял мехи с водой, и Предводитель вырвал меч из ножен, а старик, хотя и оробел, спокойно пил воду, глядя на занесенный над ним меч. Предводитель колебался, потом лицо его налилось кровью, и он исступленно опустил меч...
Все зажмурились, отвернулись — иссохший был старец и какой-то чистый, голубоглазый, это был первый человек, невинно убитый Предводителем. И не переставало звучать опостылевшее «Гир нугалам урмах нугалам...». «Заставьте его замолчать! — вскричал Предводитель. — Уймите его, не то...» «Урмах нугалам», — беспечно доносилось издали. «Слушай меня! — заговорил вдруг второй старик, обернувшись к Предводителю. — Завтра на закате, когда тень вон того дерева дотянется до стены...» О, как он смотрел!.. «И что же? Что же тогда?» — насмешливо прервал Предводитель. Одна бровь старика резко опустилась на глаз, вторая круто выгнулась на лбу. «Убьют тебя». — «Что-о? Убьют! Меня?» — «Убьют, — твердо повторил старик. — Потерпи немного, и убедишься». — «Откуда ты знаешь? Откуда, спрашиваю?» — «Знаю», — старик надменно устремил взгляд в сторону. «А ты, сам ты когда умрешь, побирушка?» — «Сейчас. Ударишь мечом — и умру». О, чего стоило Предводителю сдержать себя, через силу опустил меч и сказал с издевкой: «Вот, убедись — ничего ты не знаешь». — «Знаю, одно знаю хорошо, — старик посмотрел на него в упор, — завтра тебя убьют». — «Кто же убьет?» — «Человек в черном, в маске поднимется по лестнице и...» — «И убьет, да?» — «Да, убьет,—упрямо повторил старик. — У твоего же шатра прикончит». А наступившую тишину опять прорезало непонятное «Ги-ир нугала-ам урмах нугала-ам...». «Уймите же полоумного! — взвизгнул Предводитель. — Образумьте, а то... — И, очнувшись, спокойно велел: — Уведите старика... Если хоть пальцем тронет его кто — голову снесу! — Ехидно добавил, обращаясь к старику: — Что ты теперь скажешь? Умер ты, болтун?»