— А что, если сведем вот этого с Эдмондо, подкинем ему «товарища и друга»... — оскалился Тулио. — Один пожаловал сюда — ну и тип!
— Может, проголодался человек.
— Проголодался — купил бы чего-нибудь да поел на лужайке в лесочке.
— Давай пригласим его к нашему столу.
— Идет! Поглядим, что за цаца! — И Тулио поднялся, поманил его пальцем: — Сеньор, пожалуйте за наш стол!
Доменико обернул голову — позади себя никого не обнаружил и недоуменно приставил палец к груди:
— Я?
— Ты, ты, просим в нашу компанию... Как тебя величать?
— Доменико.
— Я — Тулио. Мой приятель Цилио, — он кивнул на молодого человека с напомаженными волосами. — Это Винсенте и его любезный шурин Антонио — наш друг-приятель, наша симпатия. Артуро! Подай еще один бокал! — И, схватив взглядом измазанные землей руки Доменико, добавил ухмыляясь: — Да, почище, опрятный парень...
У нас у всех есть свой город, но порою и сами не ведаем этого.
На мощенных булыжником склонах друг за другом розовеют дома двухэтажные. Город полный людей — женщин, мужчин, стариков и детей. Вода изливается из пасти львиной и оттого, что пьешь ее горстью, кажется особенно вкусной. С черепичными красными крышами город сморщенным кажется сверху, под дождем желобами бурлит, а после томительно паром исходит. Снег в снегопад — один сквозь окно, в который не веришь, и другой, настоящий, на лице мигом тающий. Среди города бьющий упруго фонтан, а вокруг краса-горожане, облепили его летним вечером в жажде прохлады и слухов. Краса-город — город нескольких богачей, мастеровых да тех, кто, пристроившись к их тугому карману на правах близких, запускает в него руку. Наш город с голубыми домами и розовыми, темнеющий к ночи, звон ежечасный, разрывающий воздух, и возглас бесстрастный обманщика Леопольдино: «Час такой-то, в городе все спокойно...» Предрассветный прозрачный туман, чистые краски, в садах георгины и розы, а в роще за городом цветы безымянные...
— За Винсенте, — поднял стакан Тулио. — За истинного, за настоящего товарища! Поздравляем тебя с женитьбой, желаем счастья с твоей прекрасной Джулией! Стоящий ты парень, и все мы любим тебя!
— Спасибо.
— За тебя, Винсенте, — встал Цилио. — Всего тебе... — И, машинально глянув вдаль, с досадой махнул рукой. — Джузеппе идет!
— Джузеппе? — Тулио передернуло. — Пьяный?
— Поди разбери. С ним рядом не поймешь, не то что отсюда.
— Это — да, это точно. — Тулио сник. — Артуро, Артуро, еще восемь шашлыков.
— Восемь?!
— Джузеппе идет...
С городом рядом река протекает. И деревья, деревья на ее берегах, запустившие в землю могучие корни, ухватившие цепко, но издали... издали — будто повисли, невесомо, опираясь о воздух листвой, и плывут, уплывают в простор. Под листвой благодатная тень и желанная зелень упругой травы. В нескончаемо знойные дни пикники у реки, у воды, по краям зачерненной ветвями, а на солнце — искристо-прозрачной.
— Хе-е! — приветственно воскликнул Джузеппе и, не дожидаясь, пока Антонио почтительно пожмет ему руку, повернулся к Цилио и бесцеремонно дернул за аккуратно заправленную рубашку, выдернул из брюк. — Как дела, развратник?
— Хорошо, Джузеппе, — отозвался Цилио и отвернулся, расставив ноги, расстегнул брюки, заправляя рубашку. И учтиво спросил через плечо: — Сами вы как поживаете, Джузеппе?
— Не твое свинячье дело, — и, сделав шаг, раскрыл объятья: — Люб ты мне, Тулио.
— Знаю, мой Джузеппе, знаю. — Они расцеловались.
Тулио, хоть и был он рослый, целуясь, пришлось вытянуться на носках, а Джузеппе — пригнуться, чтобы стиснуть его ручищами.
— Тост был в честь Винсенте, женился на Джулии, сестре Антонио, — дружески объяснил Тулио.
— Хвалю, Винсенте, Джулия ничего себе, лакомый кусок, — отметил Джузеппе. — Смотри, Винсенте, не подкачай, сам знаешь, до чего охоча баба, не посрами! За стоящего мужчину, будь здоров, Винсенте, коли стоишь чего-то, а нет — плевать мне на это. — И выпил.
— Закусите, Джузеппе, закусите, пожалуйста, — засуетился Цилио.
— Чем закусить, ни черта у вас нет. — Джузеппе призадумался. Короткие рукава его рубахи были закатаны до самых плеч, и стало видно, как напрягались его непомерно большие мускулы, шевеля мысль. И, не прекращая умственных усилий, он снова рванул рубашку Цилио.
— Где Артуро, этот...
— Шашлык жарит, сейчас подаст, — оживился Тулио и опять стушевался.