— А-а! Не пережарь, Артуро, шашлык хорош сочный, смачный, как аппетитная баба. Верно, Винсенте?
Зять Антонио окаменел, онемел.
— Видите, молчит Винсенте, согласен, значит. Женятся одни болваны, потому как все женщины шлюхи. Верно, Цилио? — И гаркнул: — Верно, говорю?
Цилио снова заправлял рубашку в брюки, отвернувшись, но поспешил поддакнуть:
— Разумеется, верно.
— Слыхал, как он о твоей жене? — Джузеппе обернулся к Винсенте. — Гулящей считает, шлюхой... Я б ему не спустил. Ладно, не скучайте, скоро вернусь...
В напряженной тишине все следили за рукой Винсенте, стиснувшей стакан, дрожащей.
— Оставь, какой с него спрос...
— Убить — в яму засадят, — сквозь зубы процедил Винсенте, а стакан в его руке затрясся. — А как оставить в живых, что он себе позволяет!
— Брось, успокойся, — взмолился Цилио.
— Успокоиться! Дважды рубашку из брюк выдернул у тебя, а мне успокоиться?!
— Не опускайся до него, не роняй себя, будь выше. — Тулио отправил в рот мясо с луком. — Ты теперь о жене думать обязан, погубить ее хочешь? Оба пропадете ни за что ни про что, тебя в яму упрячут — без нее, без Джулии; останется она одна, без призора, а кругом сам знаешь сколько подлецов...
— Нет, вы видели! Видели, как он издевался над Цилио,— продолжал Винсенте. — Он... Он настоящий... э-э... буйвол, бегемот!
— Точно, — нахмурился Антонио и понизил голос: — Тише, идет... Давайте о другом говорить.
— Не знаете, который час? — громко спросил Винсенте.
У нас у всех есть свой город, и, влюбленные в него, мы поднимаемся вечером на синеющий холм и садимся, уткнув подбородок в колени, обхватив их руками, и, безмолвные, сгорбивши спины, завороженно следим, как опускается ночь, поглощая наш город, как внезапно засветится где-то окно, залучится пока еще слабо мерцающий свет... но темнеет, уже там и сям озаряются окна, и свет упрямо пробивается в ночь из-за штор... Вон там, в чьем-то доме, разом вспыхнули два огонька, и грозная тень заполняет, затеняет окно... Воцаряется тьма, разреженная светом пестроцветных огней... Вот уж веет прохладой, и скоро разольется по городу звон, разнесется по улицам бесстрастный голос обманщика Леопольдино, возвещая: «Час ночи, в городе все споко-о-ой-ноо...»
— Как, уже час? — не поверил Тулио.
— Да, ребята, — деликатно подтвердил Артуро. — Разошлись бы, пора...
— Сколько с нас...
— Если этот молодой человек не потребует сдачи, считайте, что уплачено.
— Не нужно сдачи, — торопливо сказал Доменико. — Не нужно. Я плачу...
— Еще немного мелочи остается, сорок грошей, угодно получить?..
Все испытующе выжидали, и Доменико понял.
— Можно оставить их вам?
— Если будет угодно... — Артуро изобразил смущение.
— Тогда оставьте.
— А на ночь устроились, синьор?
— Нет.
— Можете у меня заночевать.
— Пошли со мной, если не устал, — шепнул Тулио. — К скверным женщинам поведу. Хочешь?
Доменико показалось, будто Джузеппе стиснул ему горло своими лапами, но Джузеппе стоял далеко.
— Нет.
— Пошли, голубчик, — ласково молвил Артуро. — Рядом живу.
И действительно жил рядом.
Отворил желтую калитку, повел его по усыпанной гравием дорожке и, поднявшись на второй этаж, оставил одного: «Постойте тут, сеньор, на веранде, минуточку...»
Из комнаты, обхватив руками толстый тюфяк, одеяло, подушку, продолжая спать на ходу, выбралась женщина, задев плечом дверной косяк, и, не почувствовав, прошла на веранду, так и не открывая глаз.
— Пожалуйте, наша лучшая комната, отдыхайте, — пригласил Артуро. — Вот кровать, постельное белье совсем свежее, о плате сговоримся, думаю. Спокойной ночи, сеньор.
Доменико остался в кромешной тьме. Постоял немного и осторожно, чтобы не звякнули монеты, снял оборванную, обтрепанную одежду. Он лежал умиротворенный — приятно пахло свежее белье. И вдруг напал страх: «Где я... Зачем я тут...» Приподнялся на локте, чутко уставился в темноту. Присел. Тихо сунул руку в карман, вынул все одиннадцать драхм и спрятал под подушкой: «Не убили бы!»
Одну драхму положил обратно в карман, — может, удовлетворятся ею... Чудилось, кто-то притаился за дверью. С головой укрылся одеялом... Трудно ли открыть дверь, подкрасться с ножом, взмахнуть, и... все... конец... Нет, нет... Кто-то оберегал его... А то и просто стиснут горло сильными пальцами, а другой рукой — подушку на лицо, да еще коленкой придавят, чтоб быстрей задохся... Нет, нет... Кто-то защищает его, кто-то не даст погибнуть!.. Успокоился, всем существом доверился этому кому-то, неведомому, и, расслабленный, разом ощутил, как устал.