«Неужели все это, — подумал Доменико, сидя на берегу вечно новой реки, — неужели все это...»
1966—1978
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ. ОСКОЛКИ КАНУДОСА
Бой
Нападения в бригаде не ждали. Колонной по двое она тянулась среди каатинги — низкорослого безжизненного кустарника. Солнце стояло уже высоко, раскаленный воздух поднимался к нему вместе с красной пылью. Пыль была незаметна на солдатских штанах, но голубые доломаны, чехлы пулеметов и стволы пушек казались испачканными кровью. И сама дорога свежим шрамом прорезала бурую шкуру сертана с плешинами на вершинах холмов. Лишенная листьев растительность свободно просматривалась насквозь, прозевать противника охранение не могло.
Поэтому люди шли беспечно, и, когда ударили выстрелы и закричали раненые, офицеры не сразу восстановили порядок:
— Эй, там, не сбивайтесь в кучу! Целься, деревня, куда стреляешь?
Однако целиться было не в кого. Каатинга выглядела все такой же мертвой, и эхо в проклятой долине множило и маскировало редкие, но методичные выстрелы нападавших.
— Первой и второй ротам развернуться в цепь и прочесать местность, — приказал полковник Сезар.
Полторы сотни человек начали искать дорогу в кустарнике. Пройти через его прозрачные заросли оказалось не легче, чем сквозь чугунную решетку. Ползучие травы, иссушенные зноем до крепости проволоки, хватали солдат за ноги. Конвульсивно перекрученные от жажды ветки протыкали шипами мундиры и раздирали кожу.
Через полчаса невидимый противник прекратил стрельбу. Ротам, потерявшим строй и бесплодно сражавшимся с каатингой в двух шагах от дороги, рожок сыграл отбой. Солдаты возвращались, словно после тяжелой рукопашной: потные, в рваных мундирах, расцарапанные ядовитыми колючками.
Пока хоронили убитых, бригадный медик в наспех раскинутой палатке оперировал раненых. «Варварский край! Варварская война!» — негодовал доктор, выковыривая зондом из тел рубленые гвозди, круглую гальку, кончики коровьих рогов...
Когда солнце перевалило зенит и арьергард колонны исчез за ближайшим холмом, невидимые стрелки вышли, наконец, на дорогу: десятка два человек, одетых с ног до головы в сыромятную красновато-бурую кожу и вооруженных чем-то вроде аркебузов или мушкетов, с раструбом на конце ствола. Цвета каатинги были даже их лица: от солнца, и ветра, и от смешения крови трех континентов, породивших народ сертана.
Командир отряда, высокий костлявый метис по прозвищу Зе Матута, пересчитал людей.
— Все целы?
— У меня перебито плечо, — ответил кто-то.
— Давай сюда ружье. Быстро идти сможешь? Если поторопимся, поспеем в Канудос к вечерней молитве.
Одноэтажный город, вылепленный из земли, сливался с ней, и лишь житель Северо-Востока, привыкший к огромным безлюдным просторам, мог оценить его размеры. В излучине реки теснились тысячи домов, словно сбежавшихся сюда со всей пустыни.
Неспешный колокольный звон плыл над долиной. В час вечерней молитвы население Канудоса собиралось на центральной площади, и Зе Матута, не заходя домой, присоединился к многоголовой толпе.
Это вечернее получасовое богослужение учредил духовный вождь и наставник Канудоса Антонио Коиселейро. Благовест кончился, и под хоровое бормотание «Аве, Мария благодатная» Антонио в длинной синей хламиде первосвященника воздвигся над преклонившим колени народом.
Нечесаные волосы, мешаясь с бородой, доходили ему до пояса. В их тени на изможденном смуглом лице ярче блестели круглые пронзительные глаза. Антонио поднял Посох, площадь замерла, и яростный голос старца долетел до задних рядов: