ГУРАМ ДОЧАНАШВИЛИ
Одарю тебя трижды
роман
Перевод с грузинского Э. Джалиашвили
Художник А. ЦВЕТКОВ
© Оформление. Послесловие. Издательство «Известия» 1987 г.
Председатель редакционного совета
Сергей Баруздин
Первый заместитель председателя
Леонид Теракопян
Заместитель председателя
Александр Руденко-Десняк
Ответственный секретарь
Елена Мовчан
Члены совета:
Ануар Алимжанов, Лев Аннинский, Альгимантас Бучис,
Василь Быков, Юрий Ефремов, Игорь Захорошко,
Наталья Иванова, Наталья Игрунова, Юрий Калещук,
Николай Карцов, Алим Кешоков, Юрий Киршин,
Григорий Корабельников, Георгий Ломидзе,
Рафаэль Мустафин, Леонид Новиченко, Александр Овчаренко,
Борис Панкин, Вардгес Петросян, Юрий Суровцев,
Бронислав Холопов, Константин Щербаков,
Камиль Яшен
ВЫСОКОЕ СЕЛЕНИЕ
БЕГЛЕЦ
Тьма была еще густой, лишь на одном краю неба поредела едва приметно. После дождя с листа на лист тихо скатывались капли, и промокший, продрогший Беглец, настороженный, чутко вслушивался в иссякавшие шорохи. Лишь бы не топот копыт — никакой другой звук его не страшил. Все мерещился преследователь, и, обессиленный, он до боли впивался пальцами в мокрые сучья. В ночной темени его не обнаружили б, так прижался он к стволу, притаился, но сейчас, когда заерзал, окоченев от колкого рассветного холода, в поблекшем мраке явственно обозначилась его темная подрагивающая фигура. Сон заволакивал глаза, необоримо гнул ему голову. Хорошо хоть, сидел, давая роздых до крови сбитым ногам — изнурил подъем сюда, в эти горы. Здесь, на дереве, его и собаки не достали б, — правда, лая и не слышалось. И страх отпустил, зато сразу напомнил о себе голод. Пошарил озябшими пальцами за пазухой, выудил корку хлеба. Неторопливо обгрызал ее, смакуя, продлевая сладостный вкус, но невелика была краюшка, скоро подъелась, и голод пронял еще сильнее. Взгляд Беглеца невольно потянулся к деревне — там собирался раздобыть еду. Из поблекшей тьмы уже выплывали дома. Снова огляделся, и внезапно обуял непонятный страх; нет, не гонитель страшил, наводило жуть что-то иное — как странно светало, необычно и странно… Никогда не видал он, чтоб листья очертались так зримо, так резко, и ограды подобной нигде не встречал — на глазах становилась она неприступной, обретала мощь в призрачном свете. И из сумрачной дали подступали деревья, могучие камни величаво и мерно из земли выступали… И страшным, леденящим был ветер — такого под утро не бывало нигде… И тени… как тревожно метались тускло-смутные жуткие тени, увлекаемы ветром… так тревожно…
Не вынес, не выдержал больше, спрыгнул с дерева и направился к ближайшему дому. У ворот помедлил, вскинул голову и, раздув ноздри, опасливо втянул воздух. Шагнул во двор, бесшумно миновал хлев и набрел на каменное строеньице. Внутри оно показалось замкнутым, до того притаенным, что у Беглеца потемнело в глазах, он без сил, без воли опустился прямо на пол. Когда отошел немного, поогляделся. Холод не прохватывал здесь так остро, но через темные стекла в оконцах сочился жутковато мрачный свет.
Внезапно в ребра впились леденящие иглы: почудилось — кто-то дышит рядом во тьме. Подумал было — это он сам, но когда испуганно затаил дух, явственно услышал чье-то дыхание. И вскричал ошалело, протирая глаза:
— Кто тут?
— Я, это я.
Мирный был голос, утишающий, и все же Беглец отполз к стене, припал к ней спиной, напружинился весь, словно жаждал пробить ее толщу; и хотя тщетно было усилие, взбодрило оно и придало чуточку сил — малых, чтобы встать, но на вопрос достало:
— Кто ты?..
— Хозяин дома.
— А чего тебе тут надо?
— Это ты меня спрашиваешь?
Смутился Беглец и от смущения успокоился чуть. Человек говорил мягко, тихо, и пришелец обмяк:
— Я… — он приложил руку к груди. — Я очень виноват, забрался сюда, но…
— Ничего, замерз, наверно…
— Да, знаете, так продрог и…
— Знаю, знаю, верю.
— И вообще я…
— Хорошо, хватит, — ласково прервал человек. — Хватит, успокойся.
Радость дурманом растеклась по жилам, закружила голову, и Беглец сомкнул веки. Просидел так немного, припав к стене, и вдруг опять растревожился, хотел услышать что-то еще, что-то нужное, что вконец успокоило бы и развеяло тревогу и страх, и он пополз в ту сторону, откуда доносился голос. Колени шершаво терлись о каменный пол, и шероховатые звуки бессильно бились о массивные стены, а потом, когда наступила тишина, Беглец вскинул на человека взгляд, коснулся ладонью его колена и взмолился:
— И мне нечего бояться?
Человек поглядел на него задумчиво, потом опустил руку ему на голову и повторил:
— Да, тебе нечего бояться.
Беглец пал ниц, заскреб пальцами по полу. Руки тряслись, плечи дергались, судорожно подрагивала спина, он терся лицом об пол, жался щекой, напрягал каждый мускул и всхлипывал, глотая слезы, — отпустило, спала с души тяжесть, и человек терпеливо ждал, пока пришелец успокоится. Он зажег свечу на стене, а когда обернулся, Беглец моргал, воздев голову к трепетному пламени.
— Я сейчас вернусь, — сказал человек. — Голоден, верно.
— Да, очень, — пришелец кивнул, не спуская глаз со свечи.
Человек ушел, а он протянул к огоньку озябшие руки и изумился — пальцы красиво, прозрачно алели. Подставил теплу огонька щеку, лоб, отогрелся чуть. Не заметил, как вернулся хозяин, и вздрогнул, услыхав его голос.
— А!
— На, бери…
— Что это… что…
— Хлеб и вино.
— О… — Беглец схватил хлеб. — О-о, теплый, — и снова взглянул на него с мольбой.
— Ешь, тебе принес.
Молча в охотку съел хлеб и тронул кувшин:
— Можно выпить?
— Можно.
— За вас. — Беглец расчувствовался, разволновался. — Всех благ вам, за ваше здоровье, впервые встречаю такого человека.
— И тебе всех благ, пей.
— За ваших близких… Дети у вас есть?
— Есть.
— Сколько…
— Двое.
— Дочь и сын?
— Сыновья.
— И за их здоровье. — Беглец припал к чаше. — Доброе вино. Как их звать?
— Доменико и Гвегве.
— Необычные имена — Доменико и..
— Гвегве.
— Да, необычные. — Беглец задумался и тихо повторил: — Доменико и Гвегве, Доменико и…
ГВЕГВЕ
— Хватит вертеть, — буркнул старший работник Бибо. — Ему такое по нраву.
— Пусть хоть малость зажарится.
— Сказано тебе — хватит.
— Воля ваша.