С ребячьей поры была у Доменико эта игра — будто возвращался откуда-то.
СВАДЬБА. ДОМЕНИКО
— Сбегай к хромоногому… как его, окаянного, ну к этому коротышке…
— Знаю.
— Скажешь, чтоб двадцать баранов дал, — всему селению, всем вам утробу набить, пропади вы пропадом… Ступай! А ты, тебе говорю, тебе, пригони вон тех быков… Иди… Нет, постой… забываю что-то… Да не ты… Поди сюда, на точило, наточишь ножи, да так, чтоб, ровно месяц яркий, блестели в темноте.
— Ровно месяц?
— Чего разинул рот, иди, иди, наточи… Некогда мне с тобой пустословить… Эй, парень! Возьми большие кувшины, натаскай воды с родника, чтоб рекой лилась… А ты разведи огонь во дворе — чтоб до неба полыхал.
— До неба?
— Укороти язык, разболтались что-то нынче, окаянные, — задарма наедитесь-напьетесь на свадьбе и еще ерепенитесь!.. А ты со своим выводком помой чашки-плошки, вытирай, пока свою рожу в них не увидишь… Парень, знаешь, где тряпки лежат? И полы вымой в комнатах, приду посмотрю, горе тебе, ежели плохо вымоешь… Вроде бы все… Не забыл ли чего… Поди ко мне, ты, да, да! Пошевелись, на, держи…
— Для чего?
— Для того! Держи нож, заколешь коров.
— Не могу я.
— Чего?!
— Не могу заколоть, — упрямо повторил хромой работник.
— Сможешь!
— Не смогу.
— Не можешь?! Кому ты говоришь, кому, понимаешь?! Да ты знаешь, кто поручил мне это дело?!
— Кто?
— О-те-ец Гвегве — вот кто! Сам, самолично сказал: займись свадьбой, я касаться не буду.
— Сказал, чтоб я коров зарезал?
— Ишь чего захотел! Будет он столько говорить со мной.
— Не велел, значит, не буду резать.
— Ух ты, кривобокий, а лопать горазд!
— Чего я лопаю, мяса раза два в месяц, не то что ты!
— Погоди, научу тебя перечить! Где палка? — Бибо поискал глазами по земле, а подняв голову, просиял: — А, жених явился, чего нос повесил, парень?
— Я тебе покажу парня!..
— Парень ты, кто ж еще, женимый, пригожий… Поди отдохни, тебе отдохнуть надо бы, смотри ничего тяжелого не поднимай, плут, не надорвись… Ой!.. — И прикрыл рукой щеку. — Чего ты, ну чего ты, хлопочу, кручусь, стараюсь ради тебя… и пошутить нельзя… А рука у тебя сильная, женишок, — залебезил Бибо, но оплеуха, видно, и вправду была крепкой. Пробурчал: — Что ты, негоже так…
— Помалкивай, а то узнаешь, гоже — негоже, — пригрозил Гвегве, наливаясь злобой. — Может, еще хочешь?
— Нет, нет, будет, пошутили разок, и будет, некогда нам шутить, дел невпроворот, а кто с ними управится, ежели не я, верно, Гвегве?
— Верно.
— Упустил я что-то… — Бибо приложил палец ко лбу, призадумался. — Да, как же я про хлеб забыл!.. Ладно, ступай растопи печь, охрометь тебе и на вторую ногу, хлеб-то испечь можешь?..
— Могу.
— Вот и ступай, хоть этим займись, разрази тебя гром! Хлеб-то хорошо умеешь есть, а? — И окликнул еще кого-то: — Эй ты, поди ко мне, окаянный, возьми ножи и…
— Он следил за мной, злорадно скалясь; остальные наблюдали сверху, одетые в черное, зловеще угрюмые. Безысходно замкнутый, безоружный, я хватался за камни, но силы иссякали. Зря старался я вскарабкаться по гладкой отвесной стене, а он неумолимо приближался, медленно покачиваясь. Дым бил мне в лицо, выедал глаза, на мне загорелась одежда, я рванул горящий клок и швырнул в них, злобно следивших за мной сверху, и не попал, понятно. А он надвигался, бездумный, уверенный в себе, и если бы даже я чудом избежал его ярости и поднялся по осклизлой стене, то все равно — их столько подстерегало меня наверху, безмолвно сомкнувших беспощадный черный круг, я потерял всякую надежду и, вконец обессилев, отчаявшись, вжался в проклятую стену… и, как, по-твоему, удалось бы мне спастись?
— Удалось бы.
— Как, каким образом? — оторопел Беглец. — Ты, верно, не слушал меня.
— Почему не слушал? Слушал.
— И говоришь — удалось бы?
— Да.
— Каким образом! Почему?
— Потому что тут вы сейчас.
Беглец умолк, пораженный, ушел в себя, потом встал, прошелся, сорвал с дерева листочек, машинально растер, повернулся к Доменико, взволнованный, что-то постигший, переспросил:
— Потому что тут я сейчас?
— Да, — Доменико пожал плечами.
— Тут я сейчас… — тихо повторил Беглец и обвел взглядом небо, лес, селение, благодарно посмотрел на Доменико. Доменико смутился. Вдали ясно виднелся их дом, во дворе суетились люди, на склоне за домом паслись коровы, еще дальше, на холме, возвышалась башня; в небе, распластав крылья, парил ястреб, обводя над селением невидимый круг.
— Я, кажется, уразумел, Доменико, — возбужденно проговорил Беглец. — Я, кажется, понял что-то… И это ты, ты дал мне понять…
— Что дал понять?
— Мне надо еще подумать, Доменико, припомнить кое-что, разобраться… И тогда расскажу тебе все… — Уронив руки, сгорбив плечи, Беглец прижимался лбом к стволу. — Поразмыслю сначала…
Вдали меж плетнями шел мальчишка с большим кувшином воды. Он мелко семенил, напряженно избочившись, опустил кувшин на землю, передохнул. На склоне все так же паслись коровы, доносилось глухое постукивание — кто-то колол дрова.
— А в Краса-городе есть… река? — несмело спросил Доменико.
— Что?.. Река?.. Река?.. — равнодушно, не вникая в смысл, повторил Беглец, поглощенный другим. — Да есть, за городом, у леса.
— И плавать умеют там?..
— Плавать? Не знаю, кто умеет, а кто нет…
— А какие дома… в Краса-городе?.. — нерешительно спросил Доменико.
— Большие, в два этажа, один даже в три… Значит, потому, что тут я сейчас?
— Да… В три этажа?
— Да… И потому не мог погибнуть?
— Не знаю… А зачем им дома в три этажа?
— Как зачем… У них и сады есть, и все другое.
— А что они сажают?
— Где?
— В саду.
— В саду? Ничего.
— Как ничего?
— У них другие сады, они красивые деревья сажают, кусты, длинные голубые скамейки стоят, фонтаны плещут.
— Что?
— Фонтаны. В бассейне рыбки плавают… Женщины прогуливаются в саду, поют, на лире играют.
— В Крара-городе… — Доменико потупился, глотнул воздух, — в Краса-городе и женщины есть?
— Хе-е, сколько хочешь! — Лицо у Беглеца снова стало отрешенным, и Доменико решил, что он тоже грезит о женщинах, подобных Анне, но Беглец, сильно хлопнув себя вдруг по колену, встал: — Я понял, понял, Доменико, почему не ужалила меня змея, почему не попадали в меня копья и стрелы, почему захватили пираты с корабля и почему удалось побороть льва, понял, Доменико, почему я спасался…
— Почему?..
— Потому что должен был попасть сюда, в это Высокое селение, подняться на эти горы, оказаться тут и ступить вот здесь и здесь… — Он топтал траву. — Чтобы поговорить с тобой, непременно повстречать твоего отца… Знаю, Доменико, я все понял, но знаю и то, что пора уходить, покинуть вас, так подсказывает сердце, надо уйти, хорошо понимаю…
— Куда уйти… — всполошился Доменико. — Куда уйти, свадьба нынче, Гвегве женят.
— Куда-нибудь… уйду куда-нибудь. Вот тут три тропинки… Не пойми меня дурно, я очень благодарен вам, но должен идти дальше, я пойду по правой тропинке, а ты, если спросит кто чужой, скажешь — пошел по левой, слышишь, Доменико, а я пойду по правой…
— В Краса-город уходите?
— Нет, нет, туда мне путь заказан, там много народу… Запомнил, как сказать, если кто…
— Да. А в Краса-город какая тропинка ведет…
— Та, что позади башни… Смотри не перепутай, Доменико, по правой!
— Не перепутаю. А когда кончится та тропинка, дальше куда?
— Дальше все время спускайся с гор, все вниз и вниз; если попадется холм, ничего, переберешься через него, а потом опять спускайся, пока не выйдешь на проезжую дорогу, там спросишь — любой укажет путь.
— Кого спрошу? А вдруг никто не попадется?..
— Не беспокойся, на большой дороге всегда полно путников… Эх, были бы у меня две драхмы…
— Я принесу вам, — Доменико заволновался. — Обождите, сбегаю принесу…
— Нет, нет, надо уходить, пора… Не забыл, Доменико, скажешь — по левой ушел.
— Да, скажу — ушел по левой тропинке.
— Вот и хорошо. А теперь ступай, а я погляжу вслед, иди.
— Куда?
— Куда хочешь… Возвращайся домой, свадьба у вас, хочу поглядеть тебе вслед.
— До свидания.
— Всего доброго, Доменико, я очень, очень благодарен вам, иди. Ты не оглянешься, верно…
— Не оглядываться?
— Нет.
— Ладно, я пошел…
Беглец укрылся за деревом и проследил за Доменико, смотрел, пока тот не скрылся из виду. Переждав немного, направился к распутью и торопливо зашагал по бегущей прямо средней тропинке.
Беглец покинул селение.