– Джокер и королева гораздо сильнее, чем четверка и пятерка пик, – сказал я, убеждая Брэда Клэнси в своем выигрыше.
– Но ведь у тебя джокер и бубновая тройка.
– Да, но джокер превращает ее в королеву.
– Ты, кажется, говорил, что игра в покер противоречит твоей религии, – сказал Уолт.
– Конечно, но это вовсе не означает, что я в нем не разбираюсь. Греки изобрели карты, не забыл? Карты у меня в крови.
В начале игры на часах было полчетвертого ночи. Через час игры я сидел в одной тапке, Скотт и Брэд лишились рубашек, а Уолт на пару с Дэйлом были раздеты до трусов. Если у победы был такой вкус, то почему я не попробовал ее раньше? Уверенно побеждая, я выдумывал любые причины, чтобы раздетые мальчики вставали и бродили по комнате.
– Эй, Уолт, ты слышал? Мне показалось, кто-то ходит наверху в кухне.
– Я ничего не слышал.
– Почему бы тебе не сходить и проверить. Нам не нужны неожиданности. Его скомканные трусы сзади провисали, как подгузник, но ноги были плотными, любо-дорого смотреть.
– Дэйл, проверь, задернуты ли занавески?
Он пересекал комнату, и я глазами пожирал его живьем с уверенностью, что никто не обвинит меня в том, что я пялюсь. Все было бы по-другому, будь я на последнем месте, но, как победитель, я имел право удостовериться, что все в порядке: «Внизу плинтус отошел. Нагнись и поправь его».
Прошло немало времени, но, после того как я объяснил Уолту, что пара королей не сравнима по силе с червовой двойкой и пиковой тройкой, он снял трусы и кинул их в кучу возле телевизора.
– Ладно, – сказал он. – Теперь вы можете доигрывать без меня.
– Но мы уже доиграли, – сказал Скотт.
– Нет-нет, – сказал Уолт. – Мне что, одному голышом сидеть? Нет уж, вы, пацаны, играйте дальше.
– А ты в это время будешь сидеть и смотреть! – сказал я. – Ты что – гомик?
– Точно, – сказал Дэйл. – Давайте займемся чем-то другим. Эта игра нудная, а правила невозможно запомнить.
Остальные пробормотали что-то в знак согласия, и, когда Уолт отказался сдать свою позицию, я собрал колоду и повелительно шлепнул ею об стол.
– Единственный выход в том, чтобы мы все продолжили игру.
– И как же, по-твоему, я это сделаю? – сказал Уолт. – Ты, может, не заметил, но мне больше нечего с себя снять.
– О, – воскликнул я, – всегда можно что-нибудь придумать. Может, если проигравший уже и так раздет догола, нам следует загадать ему желание? Ничего особенного – так, чисто символически.
– Какое желание? – спросил Уолт.
– Не знаю. Придумаем, когда придет время.
Когда я вспоминаю ту ночь, мне кажется, я немного переборщил, загадав Скотту посидеть у меня на колене.
– Но я же голый! – сказал он.
– Слушай, – сказал я ему, – это мне придется страдать. Я просто искал желание полегче. Или тебе проще выбежать на улицу и дотронуться до почтового ящика? Солнце взойдет примерно через двадцать секунд – ты хочешь, чтобы тебя увидел весь квартал?
– И долго мне на тебе сидеть? – спросил он.
– Не знаю. Минуту, две. Может, пять. Или семь.
Я пересел на стул побольше и утомленно похлопал себя по колену, будто для меня это было огромной жертвой. Скотт сел куда следует, и я обратил внимание на наше отражение в темном экране телевизора. Вот он я, один голый парень сидит на моем колене, а трое других готовы выполнять мои распоряжения. Ситуация походила на ожившую мечту, но тут я вспомнил, что они делают это все не по собственной воле. Это было для парней не удовольствием, а, скорее, наказанием, и когда оно закончилось, у них были веские причины избегать меня. Потом пойдут слухи, будто я подсыпал что-то им в колу, будто я пытался поцеловать взасос Брэда Клэнси, будто я украл пять баксов из кармана у Уолта. Даже миссис Уинтерс перестанет махать мне рукой, но все это произойдет позже, в другой жизни. А сейчас я смаковал жалкое подобие нежности, изучая плечи и поясницу Скотта, пока он вздрагивал под моей рукой, не знающей поражения.
Глава 5. Размышляя о звездах
Каждый вечер перед сном Хью выходит на улицу полюбоваться звездами. Его интерес не научный: он не определяет местоположение созвездий и не бросает небрежно названия типа Канопус – нет, он разглядывает их бесконечное множество, иногда прерываясь, чтобы вздохнуть. А когда его спрашивают, есть ли жизнь на других планетах, он отвечает: «Ну конечно, это же очевидно».
Вряд ли было бы справедливо, если бы Вселенная принадлежала только нам, но лично меня очень беспокоит мысль о существовании внеземной жизни. Если существуют миллиарды других цивилизаций, то чего тогда стоят наши знаменитости? Пытаясь разобраться в этом, я вспоминаю празднование Дня труда 1968 года в загородном клубе Рэйли. Я сидел в снэк-баре, слушая, как компания шестиклассников, которые жили в другой части города, обсуждала серьезные изменения своей школьной жизни в грядущем учебном году. По словам девочки по имени Дженет, ни Пэм Доббинс, ни Джей Джей Джексон не были приглашены на празднование Дня независимости, устроенное близнецами Даффи, которые впоследствии рассказали Кэт Мэтьюз, что и Пэм, и Джей Джей выпадают из тусовки, по крайней мере, в седьмом классе. «Полностью, абсолютно выпадают, – сказала Дженет. – Тьфу».
Я не знал никого по имени Пэм Доббинс или Джей Джей Джексон, но почтительный тон Дженет поверг меня в состояние легкого шока. Возможно, я наивный, но мне просто никогда не приходило в голову, что в других школах тоже могут быть свои кумиры. Когда мне было двенадцать лет, я думал, что компания из школы И. Си. Брукс была если не известна по всей стране, то, как минимум, была чем-то из ряда вон выходящим для ее членов. Иначе с чего бы она играла настолько важную роль в нашей жизни? Сам я не состоял в компании «звезд» своей школы, но, помнится, тогда подумал, что кем бы ни были кумиры Дженет, они не идут ни в какое сравнение с нашими. А вдруг я ошибался? Что, если я потратил всю свою жизнь, сравнивая себя с теми, кто не имел никакого значения? И как бы я ни старался, я не могу смириться с этой мыслью.
Они стусовались в третьем классе. Энн Карлсуорт, Кристи Кеймур, Деб Бевинс, Майк Холливелл, Дуг Миддлтон и Тэд Поуп: они были стержнем популярной компании, и на протяжении последующих шести лет мы с одноклассниками изучали их жизни так же, как должны были изучать математику и английский. Что больше всего нас удивляло, так это отсутствие каких-либо особенных отличий. Были ли они остроумными? Нет. Интересными? Нет. Ни у одного из них не было бассейна или лошадей. Они не обладали особыми талантами и не так уж хорошо учились. Именно это отсутствие совершенства дарило надежду и держало нас в напряжении. Они постоянно выбирали себе нового товарища, и общее отношение к этому среди учеников было: «О, выберите меня!» Неважно, каким ты был на самом деле. Компания делала тебя особенным. И в этом заключалась ее магия.
Их могущество было настолько велико, что я даже почувствовал себя удостоенным чести, когда один из этой компании заехал мне камнем по губам. Это случилось после школы, и, возвратясь домой, я вбежал в комнату сестры, прижимая ко рту окровавленную салфетку и выкрикивая: «Это Тэд!»
Лиза была на класс старше меня, но она все равно понимала важность произошедшего. «Он что-то говорил? – спросила она. – Ты сохранил камень? «
Отец потребовал, чтобы я отомстил. Он сказал, чтобы я дал обидчику под зад.
– Эх, папа…
– У-у, ерунда. Заряди ему в рыло, и он грохнется, как мешок с опилками.
– Это ты мне говоришь? – спросил я. За кого отец меня принимал? Мальчики, которые проводили выходные, выпекая кексы с бананами и орехами, как правило, не отличались особым умением драться.
– Папа, ну короче, – сказала Лиза, – очнись.
На следующий день меня отвели к доктору Повлитчу на рентген. Камень повредил один из моих нижних зубов, и возник вопрос о том, кто же заплатит за поврежденный корневой канал. Я думал, что поскольку мои родители зачали меня, произвели меня на свет и вырастили меня как вечного постояльца в своем доме, то они и должны оплатить счет. Но у папы было другое мнение по этому поводу. Он решил, что платить должна семья Поупов, и, когда он схватил телефонную трубку, я воскликнул: