— Но он не порвал со своей невестой.
— Произошел несчастный случай. Возле Уэзерби его лошадь провалилась под лед. Было перстом судьбы то, что поблизости оказался Джим и сумел вытащить Ника из ледяной воды.
— И тогда началась его болезнь?
— Когда Ник вернулся, то помнил только свое имя и членов семьи. Он не помнил даже, зачем отправился в Йорк.
Адриенна, казалось, задумалась.
— Я к тому времени уже замечала странности в поведении Ника, но думала, это из-за того, что мать требовала, чтобы он женился на Джейн. Они сильно повздорили. И с тех пор он начал все больше и больше времени проводить в таверне. Возможно, причиной его странностей был алкоголь. Да, он начал меняться уже тогда. А падение с лошади только усугубило его состояние.
Подавшись вперед, я спросила:
— Вы хотите сказать, что он начал терять память еще до падения с лошади?
— Да, я припоминаю несколько случаев, когда он забыл о деловых встречах.
Она наморщила лоб, припоминая:
— Я тогда дразнила его из-за этого, подтрунивала над ним. Ведь у Ника всегда была прекрасная память.
— А других изменений вы не заметили?
— Ник часто жаловался на усталость. И у него начались головные боли.
— Он пытался лечиться? — поинтересовалась я.
— Напротив. Николас никогда не верил в лекарства. Например, никогда не верил в пользу кровопускания и дразнил Тревора, что если тот подойдет к нему со скальпелем, то он его изобьет.
— Тогда скажите мне: с момента пожара и смерти его жены память милорда ухудшилась?
— Безусловно.
— Но у него бывают хорошие, счастливые дни?
— Да, но, как ни странно, именно в эти более благоприятные дни он кажется особенно озабоченным, — после небольшой паузы сказала Адриенна.
— Что значит «благоприятные»?
— Ну, когда его ум достаточно остер.
— Но ведь он ничего не помнит.
— В том-то и дело, что память у него сохранилась, но в ней много пробелов. Однажды он объяснил это. Ник сказал, что это состояние похоже на то, как бывает, когда посмотришь прямо на солнце, а потом отведешь глаза. В течение нескольких секунд образ солнца остается перед глазами, потом исчезает. Когда его ум обостряется, приходят забытые образы, приходят и уходят, но они посещают его так ненадолго, что он не может удержать их в памяти.
— Странно, — сказала я. — Скажите, а когда-нибудь в минуты просветления, хоть на мгновение, вспоминает ли он Мэгги?
— Не могу сказать определенно, — пожала плечами Адриенна. — Он редко говорит долго с кем-либо из нас. И все глубже и глубже погружается в свой странный мир, в свою пучину.
Молча я смотрела, как она поглаживает головку моего спящего сына, и страдала от зависти.
— Отнести его в детскую? — спросила я.
— Нет, я вызову Би…
— Пожалуйста, разрешите мне.
Я поднялась со стула и стояла рядом, протягивая руки:
— Это доставит мне такую радость…
Наши глаза встретились. Мы улыбнулись друг другу. И в эту минуту родилась наша дружба. Взяв на руки ребенка, я направилась к двери.
— Ариэль?
Я остановилась и посмотрела на нее.
— Как Ник?
— Не могу сказать. Я его не видела.
— Ни разу? — удивилась Адриенна. — Неужели таково распоряжение Тревора?
Когда я кивнула, она отвела глаза и посмотрела куда-то мимо меня.
— Значит, началось, — сказала она так тихо, что я едва расслышала ее.
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что его держат в заточении, конечно. Это то, чего я опасалась больше всего.
— Но ведь вы этого хотели? Она покраснела.
— Не совсем так. Я не питаю к нему ненависти. Неважно, что он сделал. Думаю, Ник никогда не хотел обидеть меня намеренно. Да, я в этом уверена. И, если бы было средство помочь ему, я бы пошла на что угодно.
— Вы понимаете, что говорите?
Адриенна вскочила на ноги с такой энергией, какой я прежде в ней не замечала.
— В таком случае сделайте это, — сказала я ей. — Убедите Тревора разрешить мне присматривать за вашим братом.
Минуты шли, минуты, которые казались мне вечностью. Она смотрела на меня, потом перевела взгляд на ребенка у меня на руках. И, когда ее острый взгляд снова остановился на моем лице, она кивнула.
Адриенна сдержала слово.
— Я хотела бы увидеть Николаса, — объявила она Тревору, стараясь перекричать ребенка, принесенного на прием матерью, щечки малыша пылали от жара.
Я не вступала в их разговор, стараясь выглядеть настолько незаинтересованной, насколько возможно. И тогда я заметила мистера Дикса, сидящего на своем обычном месте возле книжного шкафа. Увидев меня, он улыбнулся.
— Вижу, что кровопускание не помогло, — сказала я ему.
— От него у меня пропал аппетит, — ответил старик.
— Опять болит голова?
— Нет, теперь живот. Дело всегда было в этом, и я не понимаю, как кровопускание могло помочь моему чертову брюху.
Я приложила ладонь к его лбу и спросила как можно равнодушнее:
— Вы видели мистера Брэббса?
— …Он у Мэри Фрэнсис уже два дня, не выходит от нее. Она едва жива. Два дня назад погрузилась в спячку и еще не пришла в себя.
Я приподняла его голову и заглянула ему в глаза:
— А что с Мэри?
— Она потеряла зрение, ноги у нее отнялись и, если вы поймете, что я имею в виду, все остальные органы уже отказывают.
Порфирия . Я велела ему открыть рот и высунуть язык.
— Вы говорите, она внезапно впала в забытье? Он попытался кивнуть.
— Это необычно, — заметила я.
— Как мой язык?
Я с улыбкой покачала головой:
— Ваш язык в отличном состоянии, мистер Дикс — Понизив голос, я добавила: — Но на вашем месте я бы поспешила уйти из этого дома как можно скорее, чтобы Уиндхэм не открыл следующего кувшина с пиявками.
— А как насчет моего живота, девушка?
— У вас глисты, мистер Дикс. Отправляйтесь домой и примите две дозы каломели : одну утром, другую вечером, и продолжайте принимать ее в течение пяти дней.
Когда он соскользнул со своей табуретки, я спросила:
— Док Уиндхэм навещал вашу приятельницу Мэри?
— Да, навещал на прошлой неделе. Он приехал верхом, как только его вызвали.
— Он навещал ее регулярно?
Порфирия — заболевание, заключающееся во врожденном нарушении обмена веществ и связанное с патологическими изменениями нервной и мышечной ткани.
Каломель — препарат ртути, широко использовавшийся в медицинских целях.
— Да, обычно два раза в неделю.
— Она страдала от болей?
— О да, и он давал ей лауданум, чтобы снять боль. — Понизив голос, мистер Дикс добавил: — Может быть, он и не такой хороший врач, как док Брэббс, но у него доброе сердце, и он старается облегчить страдания пациентов.
Отворив дверь, он обмотал шею шарфом, закрыв им уши, и вышел на солнечный свет. Я прошла немного вместе с ним и бросила взгляд на деревья, стоявшие по краю сада. В первый раз после инцидента на кладбище я подумала о той ночи, когда шла по следам в гущу этих деревьев. Слегка потрогав шишку на затылке, полученную при падении, я вернулась в дом.
Ребенок все еще кричал и извивался на коленях матери, когда я подошла к Тревору и Адриенне, и услышала, как он сказал:
— У меня нет времени спорить с тобой, Адриенна. Повторяю тебе ради твоего же блага — держись от него подальше. Встреча с ним только расстроит тебя.
— Это расстроит меня не больше, чем я уже расстроена, — ответила Адриенна. Она бросила взгляд на меня, потом снова обратилась к Тревору: — Я все-таки хотела бы повидать его.
— Тебе не следовало бы оставаться наедине с Ником, Адриенна. Он не отвечает за свои поступки.