— …И?
— Колокола.
Следующий вопрос тут же сорвался у меня с языка:
— Вы слышали колокольный звон?
— Да, очень тихий, очень-очень тихий. О боже, как болит голова…
Николас потер висок и, повернувшись к окну, попросил:
— Задерните эти чертовы шторы. От света у меня резь в глазах.
Я охотно подчинилась, потом снова повернулась к нему.
— Я замерзаю, — сказал он.
Я заметалась по комнате, захлопывая окна изадергивая шторы. Потом поспешила к камину и начала раздувать огонь, пока не послышался веселый треск горящих дров и благотворное тепло не распространилось по комнате.
Когда я вернулась к нему, глаза его были закрыты, а на губах блуждала улыбка.
— Представьте себе, — послышался его спокойный сонный голос. — Представьте, что я просыпаюсь после всех этих кошмаров и нахожу вас, сидящей на моем подоконнике, как маленький дрожащий воробышек.
— Представляю, — прошептала я, — очень хорошо представляю.
Глава 11
Я оставалась с Николасом весь день. Я сидела и смотрела, как он тревожно, урывками, спал в своем кресле. Иногда он пробуждался, открывал глаза, выпрямлялся и оглядывал комнату. Все минуты, когда он был в сознании, длились недолго, и он снова откидывал голову на спинку кресла и уплывал в сны. Такое состояние я не раз наблюдала в Оуксе. Я вспоминала, как врачи говорили родственникам:
— Сон — это единственный способ для организма избежать новых стрессов.
И часто так оно и было: я испытала это на себе. Однако причиной такого состояния бывала не одна только депрессия.
Я задремала, а когда проснулась, почувствовала, что холод пронизывает меня до костей. Огонь в камине догорел. Протирая глаза, я вздрогнула: стук в дверь, нарушивший тишину комнаты, показался мне очень громким. Я тотчас же вскочила с постели, вытащила из кармана ключ и открыла дверь.
Тревор прошел в комнату мимо меня с подносом, нагруженным едой и графином шерри.
— Зажгите какой-нибудь свет в этой чертовой усыпальнице, — сказал он.
Я поспешила зажечь свечи и услышала его вопрос:
— Как он? Надеюсь, ведет себя прилично.
— Конечно, — ответила я.
— Теперь вы можете уйти.
— Я бы предпочла остаться.
Тревор бросил на меня мимолетный взгляд, потом осторожно поставил поднос на стол возле кресла Ника.
— Вы, должно быть, проголодались, мисс Рашдон. У Матильды готов прекрасный пирог с почками. Она только что вынула его из духовки.
И глядя на тушеное мясо на блюде, покрытое хрустящей корочкой, я почувствовала, как желудок мой напоминает о себе болезненными спазмами.
Придвинув стул к креслу брата, Тревор опустился на него и снова посмотрел на меня.
— Идите подкрепитесь, Ариэль. Вы и так слишком худы.
Видя мою нерешительность, он улыбнулся:
— Ну хорошо, тогда идите сюда. Я поспешила приблизиться.
— Мой брат просыпался?
— Да, вскоре после полудня.
— Неужели? Ну, это можно считать прогрессом. Скажите мне, каким он вам показался?
— Отстраненным, далеким.
— Что вы имеете в виду? Он узнал вас?
С минуту я размышляла, прежде чем ответить:
— Ну, сначала мне показалось, что узнал, но позже я не была уверена.
— Но он что-то говорил? — допытывался Тревор.
— Да, вне всякого сомнения.
В этот момент Николас открыл глаза и посмотрел на брата.
Тревор откинулся на спинку стула.
— Приветствую среди живых, милорд. Ты не устал ото сна?
— Я не спал, — ответил он.
— Не спал? Синие глаза Тревора блеснули. Он бросил на меня недоуменный взгляд и улыбнулся.
— В таком случае скажи, что ты делал все это время?
— Размышлял.
— А теперь, братец, скажу тебе, что размышдять для тебя крайне опасно. Ты будешь кушать?
— Умираю от голода.
— Я принес тебе твои любимые блюда: пирог с почками с хрустящей корочкой, которую умеет выпекать только Тилли.
Ник сбросил с колен покрывало и попытался встать.
— Ну же, ну, потише, — обратился к нему Тревор. — Что ты собираешься сделать?
— Встать.
— Сядь и позволь мне накормить тебя.
— Нет.
Он пошатнулся и ухватился за спинку кресла. Я занервничала, но не позволила себе броситься к нему на помощь, но Тревор не был склонен проявлять терпение.
— Ради Бога, Ник, сядь, пока ты не ушибся или не свалил на пол поднос.
— Я не инвалид, черт возьми! Пока еще не инвалид. Оставь меня в покое.
Тревор потянулся за ложкой, но успел только поднять ее с подноса, когда Николас сделал резкое Движение рукой и вышиб ее из пальцев брата.
Прежде чем мы с Тревором успели оправиться от изумления, Ник стремительно повернулся, поддал ногой столик, на котором стоял поднос с пищей, и опрокинул на пол.
— Не хочу твоей чертовой еды! Я хочу выбраться из этой «усыпальницы», как ты справедливо окрестил ее. Я хочу выйти отсюда сейчас же!
Тревор медленно поднялся на ноги.
— Это невозможно, — сказал он.
— Почему?
— Ты не в себе.
— То есть?
— Ты представляешь угрозу не только для себя, но и для других.
— И кому я навредил?
Гораздо тише, чем прежде, Тревор сказал:
— Сейчас, мне кажется, ты пытаешься нанести ущерб мне. Разве не так?
— Да, разумеется, и очень серьезный. Но ведь я этого не сделал, верно?
— Спокойнее!
— Дай мне ключ.
— Дверь не заперта.
Николас повернулся к двери, и, хотя я сделала шаг вперед и открыла рот, чтобы воспрепятствовать ему, Тревор поднял руку, жестом заставляя меня промолчать. Всем своим видом он говорил: пусть идет.
И Ник вышел в темноту коридора.
— Почему, — спросила я Тревора, — вы позволили ему уйти? Очевидно, что нервы его напряжены до предела.
— Не будем предъявлять к нему чрезмерных требований, Ариэль. Не будем пытаться остановить его. Это может оказаться опасным.
— Так вы и впрямь считаете его опасным?
— Вы же видели сами, как он себя ведет.
— В таком случае зачем вы позволили ему уйти, если считаете, что он способен нанести ущерб себе или другим? Неужели вы хотели бы, чтобы окружающие считали его таким?
Тревор бросил на меня предостерегающий взгляд, и я поняла, что зашла слишком далеко. Но он только отмахнулся от меня и моей бестактности пренебрежительным жестом.
— Мы все расстроены. Видеть моего брата в подобном состоянии — это огорчает меня гораздо сильнее, чем вы полагаете.
— А вы консультировались с доктором Брэббсом насчет лорда Малхэма? — спросила я.
— Конечно. И неоднократно. Он согласен с моим прогнозом и считает, что Ника следует отослать в лечебницу.
Мне очень не понравилось это слово «отослать». В нем таился намек на то, что Николас лишен человеческих чувств, что он теперь не более чем животное. Однако на сей раз я удержала свое мнение при себе. Тревор, по-видимому, простил мне мою недавнюю ошибку. Однако в следующий раз мог оказаться значительно менее великодушным.
В этот момент в комнату вошла Адриенна.
Нервно комкая кружевной платочек, она смотрела то на брата, то на меня.
— Полли сказала, что видела Ника…
— Да, — перебил Тревор, — он ушел. Пнув поднос, валявшийся у его ног, Тревор направился к двери.
— Что ты собираешься делать? — спросила его сестра.
Ничего не ответив, он вышел из комнаты.
Часом позже я стояла у камина в доме Брэббса, грея руки у огня. Я разбудила его, оторвав от дневного сна, и теперь он склонился над тазиком с холодной водой и плескал себе на лицо, пытаясь стряхнуть с себя сонливость.
— Мне пришлось долго бодрствовать, — объяснил он, потянувшись за полотенцем, которое я держала наготове. — Мэри Френсис обрела мир. Да упокой Господи ее душу!
— Она умерла от порфирии?
Он бросил на меня изумленный взгляд.
— Что ты знаешь о порфирии, девочка?