Ночной воздух, морозный и свежий, был тихим: не было слышно ни звука. В эту ночь все было окутано каким-то особенным туманом, светящимся, потому что он отражал снег, покрывавший землю. Странность состояла в том, что луны в ту ночь не было видно.
За стеной тумана послышался вой собак и печальный звук, отражавшийся эхом от сарая и исходивший, как мне показалось, из низины, где была расположена конюшня. Однако я просто регистрировала все это, не проявляя особого интереса, потому что целью моей было попасть назад в дом как можно скорее и вернуться в комнату, пока там оставался таинственный гость.
Я ворвалась в дом через кухонную дверь, и, испуганная моим неожиданным появлением, Матильда уронила свиную ногу, из которой собиралась что-то приготовить. Полли всплеснула руками, рассыпав по столу муку и расплескав тесто для пуд-динга, которое сбивала.
— Леди Малхэм! — вскричала Тилли. — Что случилось? Что вы делали на улице в такую погоду без… О, миледи, в чем дело?
— С дороги! — закричала я.
— Она рехнулась, как и ее муженек, как пить дать! — выпалила Полли.
Я мчалась по коридору, достаточно хорошо зная дорогу, чтобы не натыкаться на мебель. Я повернула за угол. Тени здесь были гуще. Обогнула еще один. В тишине был слышен звук моих торопливых шагов. Когда наконец я добежала до нужной двери, она оказалась закрытой. Я схватилась за дверную ручку одной рукой, другой опираясь о стену, и что есть силы толкнула дверь. Она легко поддалась.
Комната была пуста.
— Как это может быть? — спросила я себя вслух.
В отчаянии я ударила кулаком в стену и вернулась в коридор, откуда пришла. Слева от меня коридор упирался в стену. Единственный путь отсюда был тот, которым я пришла.
Я ждала, пока мое сердцебиение не утихло, прежде чем вернуться в коридор. И тогда я его увидела — лоскуток белой ткани, зацепившийся за гвоздь и оторвавшийся от платья. Я наклонилась и взяла его.
Я поспешила назад, в большой зал. Там никого не было. В одиночестве я села к секретеру, пододвинула ближе сальную свечу и расправила клочок ткани, чтобы получше рассмотреть его. Я ошиблась — это был не клочок платья, а женский носовой платок, изящный, из тонкого полотна, отороченный кружевом.
Я легонько провела пальцем по затейливой вышивке в углу платка, потом поднесла его к лицу и ощутила слабый аромат цветов.
Этот запах вызвал у меня смутное воспоминание, но, как ни пыталась, я не могла вспомнить, откуда он мне знаком.
Я размышляла, перебирая в уме варианты. Должно быть, он принадлежит Адриенне, потому что в доме не было никого, кто мог бы пользоваться столь изящной вещичкой из полотна и кружев. Я могла бы притвориться перед собой, что его не существовало или могла встретиться лицом к лицу с его владелицей и спросить, что она делала в приемной своего брата. И решив, что сделаю последнее, направилась в комнаты Адриенны.
Она полулежала на кровати, читая томик Руссо в кожаном переплете. Это был «Общественный договор». Удивленная, что я вошла без стука, Адри-енна подняла голову, потом закрыла книгу и отложила в сторону.
— О Господи! — вздохнула она. — Вы все— таки наконец пришли выселять меня.
— Нет, мне не нужна эта комната, Адриенна. Я не кривила душой.
— Ладно, значит, вы хотите сказать, что с этой минуты я буду получать от вас содержание? Я понимаю. Скажите мне только, насколько жалкое содержание вы мне определили, чтобы я могла приспособиться к нему заранее.
Я почувствовала, что гнев мой рассеивается.
— Нет, таких новостей я вам тоже не принесла. Ради нас обеих я надеюсь, что не так жестокосердна, как первая леди Уолтхэмстоу.
Адриенна наклонила голову. Мягкие каштановые волосы рассыпались по ее плечам.
— В таком случае зачем вы здесь? — спросила она.
На мгновение я забыла о платке. Сейчас, опустив глаза, я увидела, что держу его в руке, и сказала:
— Чтобы вернуть вам вот это.
Она перевела взгляд на мои руки и спросила:
— Что это?
— Ваш платок, конечно. Вы обронили его в коридоре.
Адриенна соскользнула с кровати, подошла ко мне, взяла у меня платок и принялась его разглядывать.
— Он не мой, — сказала она наконец.
— Прошу прощения?
— Он не мой, — повторила она.
Вытащив свой платок из-за манжеты, Адриенна расправила его и показала мне.
— На моих, как видите, простая монограмма и ничего больше.
Я почувствовала, как во мне вновь поднимается гнев.
— Возможно, — сказала я сурово, — один у вас есть без монограммы.
Адриенна отступила, удивленная моим напором и резкостью тона.
— Вам нужны доказательства? — спросила она.
Она надменно вскинула бровь, что сделало ее похожей на моего мужа. И это сходство придало мне решительности.
— Да, — сказала я, — покажите мне.
Она пересекла комнату и подошла к высокому комоду, выдвинула один из многочисленных ящиков.
— Смотрите сами. Здесь нет ни одного кусочка ткани без моей монограммы — «А. У.».
Там было не менее трех дюжин носовых платков, но я не поленилась осмотреть каждый.
Наконец, удовлетворенная тем, что Адриенна сказала правду, я осторожно задвинула ящик и повернулась к ней. Она уже вернулась в кровать.
— Прошу прощения, Адриенна. Но если платок не принадлежит вам, то чей он?
— Где вы его нашли?
— Возле приемной Тревора.
— Ну, в таком случае он скорее всего принадлежит одной из его пациенток.
Я тотчас же опровергла такое предположение:
— Дама, способная покупать такие платки, не поедет на прием к врачу в Уолтхэмстоу. Она бы вызвала врача на дом.
— Да, тут вы, несомненно, правы. Но почему бы не спросить самого Тревора?
Принимая во внимание обстоятельства, я едва ли могла сделать это.
— А почему это так важно? — спросила она.
Глядя на изящный надушенный лоскуток ткани, я сказала:
— Может быть, это и неважно. Боюсь, что я придаю слишком большое значение этому платку. Прошу прощения.
— Больше вам не стоит меня ни о чем просить, — услышала я ее ответ и подняла на Адриен— ну глаза. — Вы леди Малхэм, помните об этом.
— И должна признаться, что мне уже до смерти надоело это слышать.
Это ее удивило. Адриенна с любопытством и недоверием смотрела на меня.
— Но вы в завидном положении.
— В завидном? Скажите почему.
— Уолтхэмстоу ваш.
— А почему я должна этому радоваться: комнаты здесь холодные, в них гуляют сквозняки, а окрестные земли постоянно окутаны туманом. В то время, как Малхэм греется в лучах солнца, поместье окутано мрачными тучами. В таком тоскливом месте мне не доводилось бывать с тех самых пор, с тех пор… как я уехала из Кейли.
— В таком случае почему вы вышли замуж за моего брата?
— Почему?
Я подошла к кровати и наклонилась к ней, опираясь на один из четырех столбиков.
— Почему? — повторила я. — Неужели вам не ясно? Мадам, я люблю вашего брата.
Адриенна казалась смущенной. Отвернувшись от меня и глядя в фарфоровую чашу, наполненную сухими розовыми лепестками, стоявшую на столике у кровати, она тихо спросила:
— Как вы можете любить подобное существо? Он потерял человеческий облик. Человека, когда— то бывшего моим братом, больше не существует. Он исчез! Исчез! Почему вы не хотите принять этого факта?
— Почему вы с такой готовностью принимаете его? — спросила я резко. — Я скажу вам почему. По какой-то причине вы заритесь на этот дом, на эти комнаты, и для вас важнее всего мнение ваших друзей. Все это обеспечивает вам престиж, зависть знакомых, дает вам ощущение власти и укрепляет чувство собственного достоинства. Прежде вы считали Николаса совершенством, беспорочным, как драгоценный камень без изъянов, которым вы могли бы кичиться, показывать его своим друзьям. Вы ничем не лучше вашей матери.
Адриенна тяжело вздохнула и закрыла лицо руками.
— Вы ненавидели свою мать за то, что она манипулировала Николасом, и все же пытаетесь использовать его в своих эгоистичных целях, но, раз он не оказался беспорочным, вы отбрасываете его, отвергаете его. Он вас шокирует, смущает, он превратился в неприятную обузу и вам больше не нужен.