Однако, она была на сто процентов уверена, что именно этим занимался мужчина большую часть этой ночи.
Доказательства? Разве она нуждалась в них?
Джим направился в свою комнату, повернувшись спиной, на которой расположилась шокирующе-огромная черно-белая татуировка старухи с косой. Царапины были и на черниле тату и на чистой плоти, будто кто-то держался за него, пока он…
– Ты, блин, издеваешься, что ли? – требовательно спросила она.
Он застыл как вкопанный. Но вместо того, чтобы развернуться, Джим просто опустил голову, будто у него совсем не было сил держать её прямо.
– Я думала, что ты сражаешься на войне. – Сисси подошла к нему, встала прямо перед его использованным телом. – Но ты всю ночь занимался далеко не этим.
– Сисси… ты не понимаешь.
– Я тебя умоляю. Думаешь, выдашь мне очередное «Оставайся в стороне, это для тебя слииишком сложно, малышка?». Ты, правда, думаешь, что я не знаю, как выглядит постыдное возвращение домой под утро, после оргии? Господи, я постоянно наблюдала подобное в общежитии. Просто никогда не думала, что застану тебя в таком виде.
Он пропустил руку через влажные волосы и наконец посмотрел ей в глаза.
– Я иду в кровать.
– Окей, замечательно. Похоже, мне с Эдрианом остается найти душу…
– Мы проиграли раунд, ясно? Проиграли.
На мгновение Сисси забыла, как дышать. Потом внутри вспыхнул гнев. – Потому что ты забавлялся с какой-то женщиной, да?
– На самом деле… так и есть.
– Превосходный из тебя спаситель. Господи, ты жалок.
***
Сисси развернулась на пятках, и Джим наблюдал за уходом девушки. Наверное, все к лучшему. Нет, определенно к лучшему.
Она была права; он провел ночь трахаясь. А когда раунд подошел к логическому завершению? Он был с Девиной, когда она получила сигнал. Естественно, она настояла, чтобы он спустился с ней в Ад за ее флагом, и он последовал, потому что, опять же, единственная ее благодетель – она не могла находиться в двух местах одновременно.
Пока она с ним? Ее не было рядом с Сисси, Эдрианом и Эдди.
И учитывая, как в последнее время развиваются события, на лучшее он не мог и надеяться… единственное, что могло пойти согласно его замыслам.
Поэтому он сел там и наблюдал за прибытием души, черная тень спустилась в колодец, вошла в зловещую стену, проревел первый крик, когда проклятый осознал, что смерть не освободила его.
На самом деле, он в плену навечно. Навеки в пытках. Не жизнь долговечная... скорее нескончаемая.
А потом он увидел, как Девина достала из кармана гитарную струну, золотую сережку в форме ракушки и старые Ролексы.
– Пополнение моей коллекции, – сказала она, самодовольно улыбаясь.
А после? Не было причин оставаться. И даже демон зевала так, будто нуждалась в отдыхе…
Грохот двери в спальню Сисси пронзил его тело подобно молнии, земля практически ушла из-под ног. Слабость не была причиной физического истощения. Духовного; он начал осознавать, что умирает изнутри.
Если Девина была паразитом, как говорил Эдди, и она проникала сквозь рану в душе… он знал, что делает инфекцию только хуже каждый раз, как видит ее, каждый раз с ней. Но, даже понимая это, он бы не поступил иначе этой ночью.
Нужно было принести жертвы. Необходимо.
По непонятной причине он вспомнил ночь, которую провел словно пес, сидя у двери Сисси.
Самое близкое расстояние до нее, которое ему светит.
И от этого было больнее всего.
Закрывшись в своей комнате, он забрался на кровать. Лампы были выключены, и хотя уже подступал дневной свет, в комнате царила тьма из-за тяжелых бархатных штор, достаточно плотных, чтобы спасти вампира от солнечного света в июле.
Через несколько часов начнется новый цикл войны, очередная душа будет выиграна или потеряна. И предполагая, что Создатель не приходил, чтобы устроить его на освобожденное Найджелом место за чайным столом, сейчас Джим проигрывал на одну душу, война весьма драматичным образом повернулась в другом направлении.
Каким-то чудом ему нужно найти силы для новых сражений, по крайней мере, пока он не выяснит, сказала ли Девина правду… или солгала, как обычно.
Он не знал, какова будет цель и направление.
Его бензобак уже пуст.
Может, Девина в кои-то веки была права. Впервые за всю свою жизнь, он видел преимущества в отступлении. Учитывая положение вещей, он никому не принесет ничего хорошего.