От коктейля лекарств, я чувствовал себя ходячим трупом. Но во время моего последнего визита доктор снизил дозу рисперидона и, наконец, убрал клозапин. Новый препарат эсциталопрам действительно начал помогать мне справиться с депрессией, и чем дольше я принимал его, тем легче стало иметь дело с воспоминаниями о Пэйдж. О том, что мы пережили. Или я надеялся на это.
Я позволил картине, изображавшей «ту» ночь, лежать на полу в течение нескольких дней, избегая мыслей, что изобразил что-то такое радостное, наполненное счастьем, и даже не помнил, как рисовал её. Только два дня назад я наконец-то поместил её в раму, и сегодня утром, когда проснулся и посмотрел на неё, почувствовал меньше боли, чем накануне.
Комната отдыха была маленькой, еле вместившей черный диван, боковой столик и холодильник. Я открыл холодильник, взял бутылку воды и плюхнулся на диван. Открутил крышку, и холодная вода скользнула вниз по сухому горлу. Облизнув губы, я поставил бутылку на столик, а затем опустил голову на мягкую подушку. Я много думал о Пэйдж в последнее время, и, может быть, в этом не было ничего плохого.
«Она бросила тебя».
«Ты причинил ей боль».
«Ты позволил ей сотворить это».
Достал телефон из кармана, открыл файлы с музыкой, и включил режим случайного проигрывания. Когда через динамик полились первые звуки, мое сердце замерло. Это была песня, которую я слушал в тот день, когда в девятом классе меня выгнали с урока за бормотание. Я даже не догадывался, что делаю это, пытаясь подавить ворчащие насмешки звучащие в голове. Учитель сдал меня, вызвав перед всеми, а потом сказал, чтобы я провел остаток урока в коридоре. Я сидел на холодном линолеуме, прислонившись спиной к шкафчикам. Слушая музыку, работал над своим последним творением, рисуя на плотной коричневой бумаге, которой был обернут мой учебник, когда Пэйдж впервые взглянула на меня, проявляя не только болезненное любопытство.
До этого мы вели простые разговоры. Она напоминала мне о тестах, мы ловили взгляды друг друга в кафетерии, во дворе, в классе, но в этот день она сказала мне — «да».
Играла «The Roots», звуча в ушах сладкими битами. Я штриховал в углу обложки скулы и округлые черты лица девушки. Пытался передать её внешность. Пэйдж Саймон. Она была изящна: прекрасная линия волнистых светлых волос, которые я был уверен, пахнут мёдом и солнечным светом, прозрачные голубые глаза, ясные и душевные, и только для меня. Только в те моменты, когда она позволяла мне увидеть себя настоящую.
«Она не замечает тебя».
Я должен быть более осторожным. Я не мог снова попасть в неприятности и доставить Лиаму ещё больше дерьма. На бежевом полу передо мной, появилась пара черных кед, и я поднял глаза. Кончик карандаша замер. Её вишневые губы были блестящими, когда она что-то сказала, улыбнувшись.
— Извини? — Вынул я наушники.
Ее смех был мягким, теплым и розовым.
— Я спросила, не составишь ли ты мне компанию. Мистер Феррис — придурок! — Она села прежде, чем я успел ответить, и запах стирального порошка, хлопка и мыла окружил меня.
Она была одета в тёмно-синие джинсы и светло-зелёную блузку. Её сливочная кожа казалась фарфоровой. Когда она подсела ближе ко мне, и её рука коснулась моей, разряд тока прошёл по моему позвоночнику.
— Я солгала, сказав, что мне нужно в туалет, поэтому у нас есть только 15 минут, — она заправила локон волос за ухо и затем наклонилась ещё ближе, её взгляд упал на учебник. — Ты действительно талантлив, Деклан.
Мои четырнадцатилетние гормоны бушевали, мой грёбаный, сумасшедший разум вращался. Я был уверен, что это галлюцинация. Раньше у меня были визуальные галлюцинации, но эта была слишком реальной.