Снова надо мной серое небо.
Со всех улиц, как из разветвленного чрева металлического чудовища, доносились звуки непрекращающихся работ с промышленных предприятий. Воздух был наполнен едкими запахами, вникать в которые мне совершенно не хотелось. Посмотрела на часы — без четверти пять. Нужно поторопиться, чтобы успеть к тетушке до комендантского часа. Мне предстояло дойти до Рабочей улицы, спуститься к набережной Алура, а там пять кварталов по правому берегу. До девяти успею, деваться некуда — все равно лишних долей на извозчика нет. А когда смогу заработать — неизвестно. Побрела по Богоявленскому переулку в сторону Рабочей.
Саквояж больно оттягивал руку, но какая теперь уже разница?
Несколько острых капель задели лицо.
Только промокнуть еще не хватало, но ветер подул, и дождь, не успев начаться, прекратился.
Хоть в чем-то повезло.
Взгляд сам собой цеплялся за совершенно ненужные мелочи: вот мимо проплыла дородная девица в зеленом платье с глубоким декольте, на согнутом локте висит розовая сумочка. У мамы такого оттенка был летний костюм, из которого она сшила мне платье на первое в моей жизни представление биомагов. Как будто впервые я увидела забитые бессмысленными безделушками витрины: шляпки, блюдца, шкатулки, фарфоровые фигурки. Кому это все нужно?
Я вдруг подумала, как бы хорошо было найти способ попасть в папину мастерскую и забрать роликовые коньки с моторчиком или хотя бы очки-консервы из темного стекла — папин подарок перед моим отъездом в колледж. Такими очками пользуются картографы и следопыты в песчаных карьерах. Папе очки достались от следопыта, которому он починил кульман, вернее, его усовершенствовал. Если бы разрешали за пределами колледжа пользоваться магией, то я без труда бы открыла замок на папиной мастерской. А если бы отчислили меня не с первого, а со второго курса, то такой преграды, как замок, для меня вообще не существовало бы — я любой замок могла бы рассеивать словно дым. Что ни говори, после отчисления и до конца своей жизни в биомагии я останусь полной невеждой.
Почему мне не дали проститься с родителями?
Враги империи.
Кто только выдумал эту чушь! И тут я ясно ощутила, что попала в разряд людей с каким-то иным качеством. В один день я перестала быть самой собой и превратилась в призрака, бесцельно слоняющегося по городу.
Когда я спустилась к набережной Алура, начинало темнеть.
Заметно похолодало.
Подошвами моих летних и почти сношенных ботильонов ощущала холодный камень вымощенной дороги. Тонкие нейлоновые колготки остужали ноги. С утра не имея ни глотка воды, я уже находилась на грани изнеможения. Мне с трудом удавалось идти и тащить нелегкий саквояж. В его глубинах упрятаны книги, которые я покупала на свою стипендию, пара комплектов нижнего белья, чулки и письмо из Комитета безопасности. Всю одежду и обувь, которую выдавали в колледже, пришлось сдать.
Ни пожаловаться никому, ни поныть и попроситься назад…
Я глубоко вздохнула.
Перехватила саквояж в левую руку и, наскоро размяв онемевшие пальцы правой руки, прибавила шаг.
Свернула на Тополиную улицу, где живет тетушка и ее маленький сынишка, уже как несколько месяцев. До комендантского часа успела. В девять вечера начинают вылазки вездесущие жандармы. На моих часах, где на обратной стороне гравировка «Время свершений!», — половина девятого. Маленькие круглые часики с бронзовыми стрелочками на белом циферблате — тоже подарок отца. На прошлый день рождения мы в мастерской часовщика вместе заказывали эту надпись. А потом папа торжественно застегнул кожаный ремешок на моем запястье.
К слову сказать, Тополиной улицу прозвали не оттого, что зеленела она пирамидальными кронами, а потому, что тут, до того как провести очистительную реформу по всему городу, впервые запустили пилотные испытания. Днем власти запрещали выливать из окон отхожую воду, поэтому, чуть зайдет солнце, жители старого Москинска начинали активно опустошать накопленные за день ведра. Потоки грязной воды журчали повсюду. Бороться с этой напастью было бесполезно, и на улицах были посажены железные тополя — технодеревья, гибрид живого растения с механической очистной системой, метров под двадцать высотой. С виду обычные деревья, с ветками и листвой. Тополя вбуравливались в землю могучими металлическими корнями, похожими на узловатые канаты, и мощными насосами выкачивали накопившиеся за ночь нечистоты. Запах от этого никуда не девался, зато днем можно было ходить, не боясь утонуть в зловонных лужах и канавах.