— Не может же она, — глаза Филиппа в ужасе округлились. Он повернулся к Горовицу. — Вот где собака зарыта: моя жена всегда знала о связи Аннализы и Люка. Она бы не позволила… Боже мой! Она бы не позволила ей начаться, если Люк отец Аннализы.
— Сомневаюсь, мистер Дэнби, — мрачно заключил Горовиц, — именно этого ей и хотелось.
Кристос ошеломленно уставился на него.
— То есть собственная мать Аннализы позволяла ей находиться в любовной связи с Фитцпатриком, зная, что она его дочь?
— Да, мистер Беннати.
Кристос снова повернулся к Филиппу, тот, сгорбившись, обхватил голову руками.
— На какой же женщине вы женаты? — в ужасе пробормотал Кристос. — Что это за мать?
Филипп не отвечал, но ответа и не ждали. То, что проделала Октавия, словами определить невозможно.
— А Аннализа об этом знает? — спросил Кристос Горовица.
— Не знаю, — ответил он.
— Думаю, она знает, — перебил Филипп, и они увидели, как сквозь пальцы Дэнби текут слезы. — Так вот в чем причина самоубийства, — продолжал он, — вот почему она была такой с матерью и Люком.
— О Боже! — пробормотал Кристос.
— Я думаю, — сказал Филипп, — поднимая голову и пристально глядя на Горовица, — вам лучше начать с самого начала.
— Да, конечно, — согласился тот.
Усевшись на стул, он посмотрел на Радклифа и Кристоса, как бы призывая их к вниманию. Радклиф сел, Кристос закрыл окно, чтобы не мешал уличный шум.
— Я знаю Люка Фитцпатрика несколько лет, — начал Горовиц, когда Кристос повернулся и привалился к оконной раме. — Его сестра Сиобан Фитцпатрик в моей клинике.
— Сиобан? — повторил Филипп.
— Вы слышали о ней? — с явным удивлением спросил Горовиц.
Филипп кивнул:
— Он как-то невнятно упоминал о ней, и мы никогда не могли понять, кто она, и не знали, что у него есть сестра.
— Мало кто знает, — подтвердил Горовиц. — Она у нас с 1985 года, тогда Фитцпатрик впервые привез ее в Англию. До этого она находилась в частной клинике в Ирландии. Фитцпатрик о ней молчал. Он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал.
— Узнал о чем? — спросил Кристос.
Горовиц взглянул на Радклифа.
— Сиобан Фитцпатрик, — повернулся он к Филиппу и Кристосу, — по сути мертва уже двадцать лет.
Кристос и Филипп уставились на него.
— Она не смогла выдержать той жизни. Видите ли, оба — и она, и Люк… — Он глубоко вздохнул, — Сиобан и Люк оказались жертвами наихудшего варианта насилия над детьми из всех известных мне случаев.
Кристос с Филиппом оцепенели от ужаса. Никто из них не предполагал ничего подобного.
— Что с ними произошло в детстве, смог объяснить только Люк, — продолжал Горовиц. — Сиобан больше не говорит. Их отец, главный виновник происшедшего, отсидел в тюрьме за свое преступление и вышел в 1985 году, как раз когда Люк привез Сиобан. Он умер в том же году.
— А что с братьями Люка? — спросил Филипп.
Горовиц покачал головой:
— У него нет братьев. Только Люк и Сиобан росли на отдаленной ферме на юге Ирландии. У родителей. Люк был на восемь лет старше Сиобан. И насколько он помнит, до рождения Сиобан ничего не происходило, все началось, как он думает, когда Сиобан исполнилось пять лет. Он не уверен, что именно столько. Он просто помнит, она была очень маленькая, когда однажды он застал отца, трогавшего ее так, как Люк понял, было нехорошо. Когда Люк попытался вырвать Сиобан у отца, тот накинулся на него и избил до потери сознания. Потом отец стал бить его регулярно, при этом он получал удовольствие, Люк нутром чувствовал. Но крепче всего в его памяти засела реакция матери — она стояла и смотрела.
— Сиобан очень скоро стала жертвой насилия. Отец незаслуженно наказывал их, связав друг с другом, чтобы дети не могли себя защитить. Их привязывали во дворе на несколько дней за шею, как собак, не кормили, ставили перед ними только миску с водой — лакать, потом принуждали к отвратительнейшим формам сексуальных отношений с отцом, за что давали поесть. Мать, я думаю, так боялась мужа, что не вмешивалась, не пыталась остановить, она даже не сопротивлялась, когда муж заставлял Люка вступать в половую связь с ней или Сиобан. Причем всеми способами… Во время этих актов Филипп Фитцпатрик… — Он умолк, когда глаза Филиппа при упоминании его имени сверкнули. — Да, такое совпадение, — кивнул Горовиц, — но об этом мы поговорим позже, — во время этих актов Филипп заставлял или свою жену или дочь умолять Люка продолжать, используя слова, которые я не осмелюсь произнести. Достаточно сказать, все ругательства, ему известные, Филипп Фитцпатрик передал детям. Эти слова били по примитивным инстинктам Люка, и даже несмотря на весь ужас и отвращение, Люк возбуждался с их помощью и был способен исполнить требования отца. Во время наших бесед Люк рассказал, что ему до сих пор необходимо слышать от женщины площадную брань, чтобы заниматься с ней любовью.