— Ха! — хмыкнула она. — Как всегда отговорки, как всегда причины! — Она вздернула подбородок, открывая длинную стройную шею. — Ну давай, Филипп, приступай. Хватайся за горло и души, пока не увидишь, как начнет синеть мое лицо и я начну тебя умолять…
— Прибереги свою буйную фантазию для тех, кому это понадобится, Октавия. Потому что, поверь мне, там, куда ты отправишься, это пригодится.
— И куда ж это я собираюсь, мой дорогой?
— В ад.
— Фу, это самое лучшее, что ты мог придумать?
— Да, ты отправишься прямо в ад, — повторил он невозмутимо. — Уж я постараюсь проследить за этим.
— И как ты, интересно, собираешься это сделать? — хихикнув, она закинула ногу на ногу и откинулась на руки. — Между прочим, — добавила она, — если тебя это обрадует, ты действительно можешь быть отцом ребенка. Если эта девица Браун твоя…
— Моя. И Аннализа тоже.
— О, как благородно.
— Ну так Вот, она ведь не дочь Люка?
Октавия сощурила свои прозрачно-голубые глаза.
— Так ведь? — не отступал Филипп.
На мгновение она задержала на нем взгляд и сверлила его глазами, он почти физически чувствовал, как яд сочится из всех ее пор. Потом угрожающая улыбка скривила ее бледно-розовые губы.
— Ты пытаешься себя в этом убедить, да? — спросила она. — Что она не его дочь. Как всегда, ты прячешь свою жалкую головенку в песок и притворяешься…
— Кто здесь притворяется, так это только ты, Октавия. А теперь я хочу услышать, как ты это скажешь: Аннализа не дочь Люка.
— Конечно, его! Какого дьявола, с чего бы все это получилось?
— Не знаю, Октавия, вот ты мне и объясни.
— Ради чего? Этот знахарь Горовиц тебе уже все рассказал…
— Нет, только то, что знал сам. То, что ты рассказала Люку. Но кое-чего он просто не знал, Люк не мог вспомнить: именно это ты мне сейчас и сообщишь.
— И что же это?
— Да то, что Люк Фитцпатрик ушел от Жеральдины Ласситер 19 мая 1967 года.
Октавия хрипло рассмеялась, но лицо ее посерело. Наконец до нее дошло, что затеял Филипп.
— Ну хочешь скажу, как я выяснил? — не в силах сдержаться, с горечью проговорил он. — Рассказать тебе, почему я помню этот вечер так отчетливо? Это было в день моего рождения, так ведь, Октавия? Ты отменила вечеринку и должна была сказать Жеральдине, что это из-за того, что молодой любовник сбежал от вас обеих. И если память мне не изменяет, Аннализа родилась через десять месяцев, 27 марта. Так что если Люк не возвращался в Лондон до июня 1967 года, он просто физически не мог быть ее отцом. А?
Безупречное лицо Октавии исказилось в гадкой гримасе.
— Он приезжал, — проскрежетала Октавия.
— Элегантная попытка. Но ты лжешь. Я проверил у властей в Дублине. Люк Фитцпатрик не выезжал из страны после ареста отца. По крайней мере, до 1970 года. Потом он уехал в Соединенные Штаты. Как я полагаю, встретиться с Жеральдиной. Итак, не хочешь ли теперь сказать, что ты сама ездила в Ирландию в июне 1967 года?
— Ты дурень! — выплюнула она. — Жалкий глупый мужичонка. Думаешь, если отец не Фитцпатрик, то ты ее отец, что ли? Да ты даже…
— Значит, признаешься, ее отец не он, — отрезал Филипп.
— Я ничего не признаю.
— Полагаю, ты только что призналась в этом. Но я бы хотел услышать еще раз. И из твоих собственных уст: Люк Фитцпатрик не отец Аннализы.
— Хорошо, — хмыкнула она. — Не он ее отец. Ты удовлетворен?
Руки Филиппа так дрожали, что он вынужден был сцепить их. Он смотрел на нее с такой откровенной ненавистью, что Октавия занервничала.
— Значит, ты довела человека до смерти, заставив думать, что он ее отец.
Октавия пожала плечами.
Филипп сейчас почти готов был убить ее. И только полиция, чьего присутствия у номера он сам добивался, останавливала его.
— Ты же знала, что ему пришлось пережить в детстве, он доверился тебе, а ты использовала это, чтобы мучить его ради собственного удовлетворения. Боже мой, да ты просто больная, подлая, эти два года ты превратила для человека в ад, подстрекая его на так называемое кровосмешение, и довела его до сумасшествия. — Он замолчал, его просто тошнило от отвращения. — Как ты могла такое сделать, Октавия? Как ты могла? Ведь на его долю и так уже выпало столько страданий. И Аннализа. Она же твоя собственная дочь. Они же любили друг друга…
— Вот именно поэтому, — прошипела Октавия. — Они любили друг друга. А он был мой. Он ушел от меня, а от меня никто не уходит. Я вернула его обратно. Вернула и держала. И он никогда бы не стал принадлежать ей.
— О мой Бог! — тихо простонал Филипп.
— И не думай, что если она не его дочь, так, значит, твоя, — хмыкнула она. — Она может быть от кого угодно. Вот именно!